Малюта Скуратов. Вельможный кат - Юрий Щеглов

Кто бы вы думали?

— Князь Александр Борисович Горбатый-Шуйский!

Муж ума глубокого, искусный в делах ратных, ревностный друг отечества и христианин! Это была первая жертва опричнины. Шуйские владели Суздалем. И здесь — на эшафоте — нашло кровавое решение давнее соперничество. Воевода Горбатый показал себя героем под стенами Казани. Потомок святого Владимира и Всеволода Великого. Но кто не умерщвлял бывших героев?!

Малюте на происхождение князя и его заслуги наплевать. Чем выше они, тем слаще месть. Чем выше они, тем легче народу поверить в то, что князь тайно желал отнять у государя трон в стачке с князем Курбским и предаться Жигмонту.

VIII

Разумеется, Малюта прекрасно изучил личность властелина, иначе ему бы ни дня не удержаться. Не помогло бы и полное подчинение, и отказ от собственной личности. Вельмож, готовых на это, не счесть. Близость к Иоанну требовала большего. Умение попасть в тон, умение совместить интересы дела, как они понимались, с труднообъяснимым чувством сердечной привязанности хозяина к избранному слуге.

Чем же Малюта очаровал Иоанна? Безусловно, качествами, которые ценит всякий повелитель. Это — аксиоматично, без этого никакая близость между царем и шефом силовой структуры невозможна. Но еще, видимо, чем-то: способностью угадывать и предугадывать настроения Иоанна. А может быть, человеческая привязанность к верному псу? Столь тесные отношения у русских монархов с главами секретных служб и охранных отрядов, столь нераздельное существование и столь глубокая духовная и душевная общность в прошлом отмечались лишь однажды. Император Николай I дружил с начальником III Отделения графом Александром Христофоровичем Бенкендорфом. Никакой иной параллели между этими двумя парами нет.

IX

Когда я происходящее называю театром Иоанна и обращаю внимание читателя на то, что Малюта был одним из немногих, который внутренне ощущал законы царского театра и его драматургию, я вовсе не имею в виду жанр, определяющий само действо. Иногда жанр носил черты трагедии или фарса, иногда сюжет разворачивался как триллер, но важно здесь выбрать правильный угол зрения. Режиссером всегда выступал один человек. Его представления, его вкус и его пристрастия определяли сюжет эпизода, и он никогда и никому бы не разрешил что-либо изменить не в свою пользу. Редчайший случай, когда жертва ценою жизни демонстрировала присущие ей черты великодушия, смелости и презрения к насилию. Несомненно, что исполнители приговоров не позволяли уходящим во тьму будоражить народ, сбежавшийся на Лобное место, горделивым словом или величественными жестами. Малюта прекрасно знал, что подобные вещи делают жертву бессмертной и укрепляют дух тех, кто готов к сопротивлению. Жертва не должна становиться героем. Вот почему все то, что произошло в Москве перед и после возвращения Иоанна из Александровской слободы, имеет первостепенное значение в истории опричнины. Эта увертюра вобрала в себя все мотивы будущего семилетия. Здесь не грех и пофантазировать.

X

Ночью у Лобного места сколотили помост, обширный и прочный, с тремя колодами посередине. В каждую воткнута сверкающая секира. До нас дошло описание казни, в которое трудно поверить. Оно высокопарно и лубочно, нечто вроде предоставления последнего слова заключенному в демократическом суде. Полагаю, что все обстояло по-иному. Но возможно, что князь шел вместе с миловидным сыном — семнадцатилетним юношей, держась за руки. Малюта еще мог сию вольность стерпеть. Не исключено, что сын пожелал опередить в смерти отца и раньше успел склонить голову под секиру. Но далее Малюта ни за что не позволил бы разыграть объявленному изменнику трогательный и благородный спектакль. В костюме палача — красной рубахе и мешке с прорезями для глаз — Малюта распоряжался на помосте. Он грубо оттолкнул юношу и заставил замолчать ударом кулака истерзанного пытками отца.

— Да не зрю тебя мертвого, — прошептал окровавленными губами князь, опускаясь на колени перед плахой.

Мощным ударом секиры Малюта хлестнул по шее мужа достойного и ни в чем не повинного. Голова упала на помост, и юноша хотел ее поднять и прижать к губам. Предание гласит, что он это сделал, взглянул на небо и с лицом веселым отдался в руки палача.

Малюта не был бы Малютой и не сумел бы привлечь к себе Иоаннова сердца, если бы с его разрешения народ видел проявление благородных чувств у изменников, желавших гибели царя.

Когда юноша протянул руку, чтобы взять отсеченную голову отца, Малюта и его помощник схватили худенькое гибкое тело, распяли на иссеченной нечистой плахе, и сын последовал за отцом. Величественные жесты имел право делать лишь государь. Родственники Шуйских, двое Ховриных, потомки греческого князя, взошли на помост сами. Стянутые назад веревками локти сковали движения. Они медленно встали на колени, неловко подставляя шеи под острие запачканных черным секир. Малюта занес свою и свистящим ударом отделил голову старшего. Кровь крутой струей ударила вбок. Брызги окропили людей, застывших близи возвышения. Дотоле тишайшая толпа ахнула и отхлынула назад. Так уходит волна, наткнувшаяся на высокую скалу.

Малюта на мгновение прислушался — нет ли каких-нибудь мятежных выкриков. Его соглядатаи находились среди зрителей. Но нет — никто не посылал проклятий и не ругал палачей и государя.

Помощник Малюты действовал менее ловко, и его жертва еще жила. Малюта подскочил к залитой свежей кровью плахе и дорубил младшего Ховрина. Почудилось, что усатое лицо с нависшими на лоб слипшимися кольцами волос растянулось в улыбке. Трупы казненных помощник сбросил вниз. Князь Дмитрий Шевырев и князь Иван Сухой-Кашин заняли освободившиеся места. И они покорно уронили головы, упершись коленями в помост. Сверкнули секиры и померкли. И тут Малюта со странным, неизведанным прежде чувством робости увидел, как огромная толпа, которая долго ждала казни под ледяным ветром, дующим с реки, внезапно и стремительно начала таять, разлетаясь не быстро во все стороны. Похоже, идут круги по воде от брошенного камня. Когда смерть принимали еще два злодея, приговоренных к плахе, но не за изменные дела, площадь почти опустела. Малюта велел поднять обезглавленные трупы и выстроить их перед помостом, подперев жердями, а сверху положить отрубленные головы. Не всякому телу досталось собственное лицо. Юродивый Николка первым понял это и заплакал, подняв руки, опутанные веригами. Малюта приказал глашатаю вновь повторить вины умерщвленных. Перепутанные головы мертво и тупо взирали перед собой, и это было самое ужасное даже для Малюты, привыкшего к диким шуткам, которые иногда выкидывала смерть.

I

Через пять-шесть дней после казни суздальцев Иоанн возвратился в Москву. Еще в слободе он решил выслать самых подозрительных бояр и расправиться с князем Семеном Лобановым-Ростовским, который лет десять назад намеревался уйти в Литву да еще взял сторону князя Старицкого. Иоанн велел Малюте отправить опричников, чтобы захватить давно намеченную жертву и доставить князя в столицу.

— Веберу поручи это дело, — сказал Иоанн. — Веберу, и никому другому. Осторожность здесь не помешает. Чужеземца употреби. У чужеземца сердце суше.