Идеология и филология. Ленинград, 1940-е годы. Документальное исследование. Том 1 - Петр Александрович Дружинин

55 тыс. ремесленников и 57 тыс. детей в садах, яслях и детдомах. Проблема была в том, что в Ленинграде не было этих продуктов питания. Спустя два дня после принятия постановления было подготовлено письмо на имя заместителя председателя Совета Министров СССР А. Н. Косыгина. В нем секретарь Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) П. С. Попков обращался за срочной помощью, ссылаясь на то, что у населения Ленинграда, перенесшего тяжелые испытания в дни блокады, повторные массовые заболевания дистрофией вызвали тяжелые последствия. Он просил увеличить до июня включительно лимит лечебно-диетического питания с 10 тыс. до 25 тыс. человек и усиленного детского питания с 22 тыс. до 40 тыс. человек. Выделить сухого картофеля – 1000 т, сои или соевого жмыха – 1000 т, 500 т сухофруктов, а также увеличить завоз молока из Эстонии на 2000 т и освободить подсобные хозяйства промышленных предприятий от сдачи государству 50 % вылова рыбы, чтобы во II квартале 1947 г. всю рыбу использовать на дополнительное питание рабочих»[925].

Об ответах на указанные просьбы ленинградского руководства ничего не известно.

То есть именно в то самое время, которое описывает В. Ф. Зима, когда шло идеологическое наступление по всем фронтам, когда «советский народ находился на переходном этапе от социализма к коммунизму», подавляющее большинство людей продолжало голодать и терпеть лишения – пик голода в СССР пришелся на весну и лето 1947 г.[926] И в таком социально-экономическом положении трудящихся, без всякого сомнения, состоит одна из причин небывалого по силе идеологического гнета тех лет.

Многолетнее полуголодное положение ленинградцев и удаленность от союзных и республиканских властей не могли не привести к тому, что городское руководство скатывалось к злоупотреблениям. Огромный размах должностные преступления приобрели во время блокады, но и позже они не прекратились, а только нарастали угрожающими темпами. Действовали не только одиночки, но даже большие преступные сообщества с участием руководителей различного ранга:

«Во второй половине 1945 г. в Ленинграде резко возросло количество жалоб со стороны населения на действия некоторых работников суда, прокуратуры и милиции. О их содержании постоянно информировали и Кузнецова. Не получив никакого ответа, некоторые граждане обратились в Управление НКГБ СССР по Ленобласти и в Москву. В ходе проверок этих жалоб Управление госбезопасности установило, что в городе уже длительное время действует преступная группа»[927].

«Используя свое служебное положение, эти лица незаконно за взятки: освобождали из-под стражи уголовных преступников и прекращали на них следственные дела; выдавали паспорта, прописывали в городе и устраивали на работу лиц, не имевших право на въезд в Ленинград; освобождали военнослужащих от дальнейшей службы в Советской Армии; выдавали пропуска на право въезда и выезда лицам, не имевшим преимущества в ее получении перед остальными гражданами; оформляли пенсии по нетрудоспособности и освобождали от трудовых работ и др.»[928].

За достаточно короткий срок сотрудниками Управления МГБ было выявлено свыше 700 связей этой организации. Когда оказалось, что уровень городской коррупции поистине огромен, органами МГБ было решено присвоить этому делу название «Скорпионы», а «обмен информацией по делу с Управлением милиции Ленинграда, прокуратурой и штабом ЛВО, как и с обкомом партии и Ленгорисполкомом временно не вести»[929].

Это было вполне оправданно, поскольку в ходе расследования в сеть «Скорпионов» оказались вовлеченными очень многие административные работники. Всего по делу, не сфабрикованному, а, что еще чудовищнее, вполне реальному, было арестовано 316 человек, в том числе 59 сотрудников милиции, 47 сотрудников прокуратуры, суда и адвокатуры и так далее… Причем выяснилось, что в их числе

«12 человек из районных и городской прокуратур Ленинграда за взятки от 5 до 10 тыс. рублей незаконно освобождали из-под стражи уголовников и прекращали на них дела. Следствию стало также известно, что об этих безобразиях знало городское руководство, но мер никаких не предпринимало. По большинству прекращенных дел проходили скупщики драгоценностей и редких художественных произведений»[930]. «Хотя за 1946 г. из органов ленинградской милиции было уволено 1775 чел., должностные преступления людей в погонах продолжали расти»[931].

Когда масштабы операции «Скорпионы» обрели контуры, а основные участники были установлены, 8 февраля 1946 г. один из заместителей начальника УНКВД по Ленинграду и Ленинградской области доложил А. А. Кузнецову о ходе операции, но никакой реакции не последовало. Лишь после одновременного перевода А. А. Кузнецова в Москву на пост секретаря ЦК (26 марта 1946 г. его в качестве 1-го секретаря обкома и горкома сменил П.С. Попков), а начальника Управления НКГБ генерала-лейтенанта П. Н. Кубаткина 15 июня 1946 г. – на должность начальника 1-го Главного управления (внешняя разведка) МГБ СССР оказалось возможным начать аресты и следствие.

Причем сам Кубаткин, как выяснилось из следственных материалов, получил в подарок от одного из будущих арестованных по этому делу трофейный автомобиль[932]. По-видимому, именно фигурирование Кубаткина в столь неблаговидном деле вызвало его снятие 19 ноября 1946 г. с высокой должности в МГБ СССР и перевод начальником управления МГБ в Горький (откуда он будет тоже снят, в марте 1949 г. уволен из органов, направлен заместителем председателя Саратовского областного совета и лишь после этого арестован и расстрелян по «ленинградскому делу»).

На смену Кубаткину из Москвы для руководства Управлением МГБ прибыл генерал-лейтенант Д. Г. Родионов. До перевода он занимал пост заместителя начальника 2-го Главного управления МГБ (контрразведка), а в 1941–1943 гг. был заместителем начальника Экономического управления НКВД. Именно Родионов сумел начать активные действия по делу «Скорпионов», в ходе которых были произведены самые масштабные в уголовной практике послевоенного Ленинграда аресты. Естественно, что неординарная ситуация в Ленинграде привлекала внимание высшего руководства страны, и именно в качестве «свежего» взгляда на обстановку в Ленинграде использовался Д. Г. Родионов.

Заместитель начальника УМГБ М. Н. Евстафьев вспоминал:

«Родионов с самого начала обратил внимание на всякие неприятные моменты в ленинградском руководстве, особенно во взаимоотношениях Попкова и второго секретаря горкома Капустина ‹…›. “Как быть? Я должен об этом информировать…” ‹…› Информацию давал систематически: несколько сот информаций послал за три года – в том числе и о непорядках в ленинградском руководстве. И не только нашему министру Абакумову. Помню, я был вместе с ним в Москве в командировке. В гостинице он вдруг достал из портфеля объемистую – 30–40 машинописных страниц – докладную и протянул мне из нее два или три листочка: “Прочтите”. Это касалось Кубаткина Петра Николаевича – всякие отрицательные моменты в его характере и поведении ‹…›. “А куда пойдет доклад?” – спрашиваю. – “Доклад пойдет Иосифу Виссарионовичу Сталину”. – “С согласия министерства?..” – “Нет, я представлю его сам”. Вот так. Кубаткин когда-то работал с Абакумовым в одном отделении, так Родионов, очевидно, боялся, что министр прикроет бывшего товарища»[933].

Таким образом, ситуация в