Анна Болейн. Страсть короля - Элисон Уэйр

В ту весну он приказал издать акт, который наделял Анну в случае его смерти правами регентши королевства и абсолютной властью над своими детьми. Другим актом Екатерина лишалась своих земель, принадлежавших ей как королеве, но взамен ей возвращались владения, на которые она имела право как вдова принца Артура. Имения королевы отошли Анне. Был издан Акт с обвинением в государственной измене против епископа Фишера: его осудили на заключение в Тауэре. Кромвель узнал, что епископ расспрашивал кентскую монахиню о ее пророчествах, но ничего не сообщил об этом королю. Генрих с готовностью принял это за свидетельство вовлеченности Фишера в изменнический заговор. Однако Фишер оказался слишком болен для того, чтобы совершить путешествие в Лондон.

Сама монахиня и четверо ее приспешников были обвинены в государственной измене. Однако для Анны наибольшее значение имел еще один акт парламента, который объявлял наследниками английской короны ее детей от Генриха. Еще лучше было то, что этот новый акт требовал от всех подданных короля, буде последует такое распоряжение, приносить клятву верности королеве Анне и признавать ее законной женой Генриха VIII, а принцессу Елизавету – его легитимной наследницей. Отказавшихся принести клятву обвинят в совершении измены и отправят в тюрьму.

Перспектива, что недоброжелателей силой вынудят признать ее, успокоила нервы Анны. Однако солнечным апрельским утром в начале апреля Генрих ворвался к ней в покои.

– Этот папа – сучий сын! – Беленясь от гнева, он изрыгнул ругательство.

Король так побагровел лицом, что Анна опасалась, не случилось бы с ним удара. Быстро поднявшись из реверанса, она усадила супруга в кресло, которое только что освободила:

– Что он сделал?

Генрих выглядел совсем больным.

– Французский посол сообщил, что Климент высказался в пользу Екатерины. Заявил, что наш брак всегда был и остается нерушимым и законным и Мария его полноправный отпрыск.

Анне стало плохо. Это решение могло сплотить многих колеблющихся вокруг Екатерины и ее дочери, а императора подтолкнуть к заключению, что объявление войны в защиту интересов тетки более достойное дело, чем битва с турками. Акт о престолонаследии был принят как раз вовремя.

– Но он проигнорировал все постановления университетов! – воскликнула Анна. – Очевидно, мнения умнейших людей Европы не имеют для него никакого значения. Он позорит папский престол, его нужно низложить!

Генрих кивал, отчаянно выражая согласие:

– Он приказал мне немедленно возобновить супружеские отношения с Екатериной. Я обязан содержать ее и относиться к ней как подобает любящему мужу и приличествует королевской чести. В случае отказа меня отлучат от Церкви. И – это уж последнее оскорбление – я должен оплатить судебные издержки!

Король явно был потрясен, и Анна поняла: несмотря на все совершенное для разрыва с Римом, он до последней минуты продолжал уповать на возможность как-то залатать эту брешь. Однако Климент своим вердиктом разрушил все надежды. Если Англия впадет в схизму, виноват будет папа.

– Это политическое решение, – заметила Анна.

– Увы, но Климент придерживался подобной линии в течение всех этих долгих лет. Его не волнует, о чем говорит Писание, о чем толкуют теологи, которые гораздо более сведущи в этих делах, чем он. Но он еще поплачет о дне, когда принял такое решение. Суждения епископа Рима больше не имеют веса в Англии. Я прикажу, чтобы в каждой церкви в стране произнесли проповеди против его вероломства.

Распоряжение было издано. В день Пасхи прихожан по всей Англии оповестили о злонамеренности папы Климента, и верным подданным было велено каждую неделю молиться за короля Генриха VIII как ближайшего к Богу, единственного главу Церкви, а также за супругу его Анну и принцессу Елизавету. Это не остановило народных гуляний, которые устроили кое-где в предвкушении скорого возвращения Екатерины.

Генрих рассылал посланцев по всему королевству для приведения к присяге в поддержку нового Акта о престолонаследии тех, кто занимал публичные должности, и всех прочих, чья лояльность находилась под вопросом. Анна переживала, ожидая, что скоро отовсюду начнут поступать отчеты о выражениях недовольства, однако ее страхи довольно быстро рассеялись, так как большинство – даже члены религиозных орденов – давали клятву без возражений. Отказались лишь некоторые, в том числе епископ Фишер, наказание которого смягчили, заменив штрафом, и сэр Томас Мор. Анну это не удивило. Причем Томас Мор дважды отказался приносить клятву, и никакими силами не удалось выудить у него ответ – почему?

Генрих был глубоко уязвлен.

– Я считал Мора другом. Его отказ дурно отзовется на мне, ведь его все уважают. Мои посланцы советуют оставить его в покое.

– Вы имеете в виду оставить без внимания нарушение закона? – изумилась Анна. – Генрих, его надо примерно наказать. Если другие увидят, что он ослушался вас и это сошло ему с рук, они тоже откажутся присягать.

Генрих обхватил голову руками:

– Как я могу затеять процесс против Мора? Я любил его, Анна. Наказав его, я возбужу ненависть к себе.

– Кто бы он ни был, ваш закон не делает для него исключения. Дозволив ему уклониться от присяги, вы подрываете ее значение, а также силу Акта о наследовании и основания нашего брака.

– Хорошо, – сдался Генрих. – Я снова потребую от него принести присягу.

Когда Мор ослушался в третий раз, король отправил его в Тауэр. Анна не ожидала, что Генрих сподобится совершить такое, и подозревала, что сделал он это больше из боязни ее реакции на его нерешительность, чем от гнева или ощущения своей правоты. Король не хотел вызывать неудовольствие супруги, носившей его ребенка.

Как и предсказывал Генрих, заключение Мора в тюрьму вызвало ропот недовольства, который, без сомнения, в скором времени эхом разнесется по всей Европе. Еще большее возмущение возникло, когда кентскую монахиню и ее сторонников протащили на волокушах до виселицы в Тайберне, где на глазах у огромной толпы Святая дева была повешена, потом обезглавлена, а мужчины, ее сподвижники, претерпели все ужасы смерти, уготованной изменникам: повешение, потрошение и четвертование. Это была первая кровь, пролитая из-за нее, поняла Анна. Что ж, пусть она послужит людям примером и предупреждением: да не смеют они ослушаться короля, или им будет хуже.

Кромвель, по наблюдениям Анны, набирал силу. В апреле его статус повысился благодаря переводу на должность главного королевского секретаря. Он вознесся над всеми, кроме ее самой, и пользовался бóльшим доверием короля, чем в свои лучшие годы кардинал Уолси.

– Никто теперь ни за что не отвечает – только Кромвель, – сказал Джордж, сидя с Анной в ее покоях на диванчике у окна. – Он становится самым влиятельным из всех приближенных короля. Будь настороже, сестрица.

– Генрих прислушивается ко мне больше, чем к Кромвелю, – уверенно заявила она, однако слова брата огорчили. Что будет, если она снова родит дочь? Станет ли Кромвель еще ближе к королю и потеснит ее? Он мог оказаться грозным противником. – Кромвель на нашей стороне, – добавила Анна. – Он все еще мой человек, и мы ему многим обязаны за введение в жизнь тех изменений, которые задумал Генрих, и за продвижение идеи верховенства короля.