Белые Волки Перуна - Сергей Шведов

- Да она ведь и непраздна, - забеспокоилась Людмила.

- Куцаевым семенем, - подтвердил Ладомир. - Но надо, чтобы за неё Великий князь замолвил слово, иначе затопчут жёнку.

- А какая тебе в ней корысть? - скосила в сторону мужа глаза Людмила.

- Помогаю ближним, - усмехнулся Ладомир. - До дальних пока руки не доходят. А эта всё вертится и вертится вокруг меня.

- Кровавому богу служишь, а душу хочешь сохранить чистой?

Ладомиру слова жены не понравились, он взял её за подбородок и резко развернул глазами к себе.

- Это мой бог, Людмила, а твоего я не срамлю.

- Почему тогда детей малых не отдал своему богу, то-то была бы служба, - Людмила так глянула из-под насупленных бровей на Ладомира, что ему стало не по себе.

- Не отдал потому, что Перун не принял этой жертвы, - хмуро бросил он, откидываясь на спину. - И Бирюч не простил бы мне, если за его смерть я взял бы виру кровью малых детей.

Кудесник Вадим недоволен Ладомиром, это ясно и без Бакуниных слов. Никогда ещё не видел воевода у первого ближника Перуна таких ненавидящих глаз. А о содеянном всё равно не жалел. Не верил, что Ударяющему богу детские слёзы на пользу, а уж детские жизни тем более. Не может бог пить людскую кровь без разбора. Страхом хотят утвердить волхвы своего бога на радимицких землях, оттого и требуют человеческих жертв. Да только человек только страхом не живёт, а любить из страха вовсе не заставишь. А какое служение богу без любви к нему?

- Если меня убьют, то тебе будет больно? - спросил Ладомир жену и сам не понял, зачем спросил.

- Будет, - отозвалась она тихо.

- Мечислав как-то рассказывал, что у печальников греческого бога своя страна Вырай, куда не пускают печальников других богов. Это правда?

- Правда.

- Выходит, после смерти нам с тобой уже не быть рядом. Так надо хоть сейчас всё взять сполна.

Крепилась Людмила, крепилась, а всё же поплыла от ласк Ладомира. И лицо у неё изменилось, поразительно мягким и любящим оно стало, а строгость и неприступность ушли, казалось, безвозвратно. - Гореть тебе в аду, Ладомир, - Людмила смахнула слезу со щеки. - И мне вместе с тобой.

- Это как, в аду? - не понял он.

- Вечные муки нас ждут.

- Неправ он, твой бог, - Ладомир осторожно провёл ладонью по её лицу. - Или волхвы неправильно его волю истолковали, что тоже бывает. Я по правде живу, Людмила, по обычаям дединым, и взыску не может с меня быть после смерти. А с тебя и подавно. Коли твой бог добр и справедлив, то он поймёт тебя.

А по утру был зван Ладомир к Великому князю. По лицу принёсшего весть мечника трудно было понять, гневен Владимир на Плешанского воеводу или решил приветить добрым словом. Гневаться князю на Ладомира вроде бы не за что, но это если рассудить по здравому смыслу, а если с глупа да в горячке, то можно и подобранное кем-нибудь гнилое лыко вставить в строку.

Людмила была встревожена княжьим зовом, но проводила до ворот молча, чтобы не сглазить глупым словом трудную встречу. А у открытых ворот Пятеря уже держал в готовности гнедого жеребца. Конь-то хорош, на таком не то что воеводе, но и князю проехать по улицам стольного града не стыдно. Из под боярина Гюряты взял этого коня Ладомир, а бывшему его хозяину повезло хотя бы в том, что убит он был в бою, а не у жертвенного камня. И значит, прямая дорога ему в страну Вырай, без Перунова спроса за свершенные на нашей земле худые дела.

С Собой Ладомир взял пятерых мечников во главе с Севком Рамаданом. Тоже кони под ними не из последних. Пусть видит Киев, что плешанский воевода ныне в силе и славе.

Который раз уже Ладомир в этом городе, а всё никак не может привыкнуть к его толкотне и шуму. Коли идёшь пешим по торгу или по улице, то непременно затолкают. Разве что уступят дорогу конным, да и то не из почтения, а из опасения быть затоптанными. Хоть бы кто-нибудь крикнул Плешанскому воеводе здравие. Нет, косятся насмешливо да ухмыляются в короткие русые бородки. В Киеве здравие кричат только князю, да и то без большой охоты - кто крикнет, а кто и промолчит. И не по досаде на князя даже, а из вечного киевского упрямства и вредности.

Ворота в княжий Детинец распахнуты настежь - Владимиру в стольном граде бояться некого. Стража, в лице двух мечников молодшей княжьей дружины, если и стоит, то больше для порядка. Во дворе Детинца народу не густо, мечников и вовсе не видно, а ранее, бывало, не продохнешь. Челядины, правда, суетятся, а один, самый расторопный, придержал воеводе стремечко.

Навстречу Ладомиру вышел княжий ближник боярин Басалай. Невеликого ума человек, но большой пронырливости. И в обхождении приятен - за это, наверное, и поставили его стеречь княжий порог.

Севок Рамодан со товарищи остались на подворье, а Ладомир пошёл вслед за Басалаем в терем. Бывал он здесь и раньше, на задаваемых Владимиром пирах. Первый пир, не хмельной, а кровавый, особенно был памятен, и на том пиру захлебнулся князь Ярополк. Бакуня потом рассказывал, как вошли с хрустом варяжские мечи в тело несчастного князя, и каким коршуном смотрел на поверженного брата Владимир, и даже тени сомнения в правильности содеянного не было на его лице.

Ныне лицо Великого князя было спокойным. Навстречу воеводе он не встал, но и на ногах томиться не заставил, а указал на лавку поодаль от себя. Вот так, глаза в глаза, Ладомир давно уже не видел Великого князя, со времён Полоцка, пожалуй. Последний раз сидели они на гостином дворе друг против друга. Владимир не был тогда ещё Великим князем, а Ладомир - воеводой. Сказать, что внешне Владимир с той поры сильно изменился нельзя. И в дородстве он не прибавил, да и до седого волоса ему ещё далеко. В глазах, правда, нет прежнего задора, у нынешнего Владимира зрак слишком глубок и тёмен.

- Скажу сразу, боярин Ладомир, зачем звал - быть тебе на радимицких землях наместником вместо боярина Куцая.

Не то чтобы дар речи потерял Ладомир, но в некоторое замешательство впал. В наместники князь до сих пор определял самых верных, не беря в расчёт заслуги. А боярин Ладомир в княжьих ближниках вроде бы не числился. Неужели волхвы Перуна отхлопотали новое место Плешанскому воеводе? Но, по слухам, кудесник Вадим в раздоре с Великим князем и в тереме его не бывает.

- Это честь для меня, - произнес Ладомир обычные в таких случаях слова.

Владимир поднялся со своего заморского седалища и прошелся по сверкающему полу. Сапоги у князя были червлёные. Ладомир вдруг вспомнил, как спрашивал Милаву о княжьих сапогах у сожжённой Збыславовой усадьбы, и усмехнулся в усы.

- Чему улыбаешься?

- Прошлое вспомнил, - сказал Ладомир. - Как шёл босым жечь боярскую усадьбу и думал о таких же, как у тебя, сапогах, князь.

Владимир засмеялся, смех метнулся было под высокий свод, а потом порхнул в отворённое оконце и пропал, как и не было его.

- Чем княжество удержать, воевода, если каждый удел норовит сыграть в свою дуду? - князь стремительно обвернулся и глянул на собеседника синими холодноватыми глазами.