Битва за Рим - Колин Маккалоу

Катул Цезарь, так намучившийся в Эзернии в свою бытность там председателем чрезвычайного суда, с восторгом подхватил эту идею. Сенат, который иначе вряд ли сразу бы с энтузиазмом воспринял предложение Филиппа, после этого мигом дал свое одобрение. Сервию Сульпицию Гальбе поручено было разведать обстановку к югу от Рима, а его коллеге Квинту Сервилию — к северу. Обоим предоставлялось право подобрать себе помощников; их наделяли проконсульскими полномочиями и деньгами, достаточными для того, чтобы путешествовать с удобствами, соответствующими их положению, и даже нанять небольшую охрану из бывших гладиаторов.

Известие о том, что Сенат направил двух преторов для расследования того, что Катул Цезарь упорно именовал ни много ни мало «италийским делом», отнюдь не обрадовало Силона. Наместничавший в Самнии Мутил, поумневший после расправы над двумястами италийскими смельчаками на Аппиевой дороге, воспринял этот унизительный для Италии акт как объявление войны. Друз в горячке писал письмо за письмом тому и другому, умоляя их дать ему еще один шанс, заклиная воздержаться от опрометчивых шагов и подождать немного.

Тем временем он препоясал чресла для битвы и объявил в Сенате о своем намерении выдвинуть законопроект, гарантирующий желающим дешевое зерно в виде государственного пособия. Как и выделение участков из общественных земель, нельзя было ограничиваться раздачей зерна лишь низшим слоям общества. Любой римский гражданин должен был иметь право, отстояв длинную очередь к эдилам, сидящим возле портика Минуция, получить официальную расписку о выделении ему пяти модиев общественного зерна, затем отправиться к государственным зернохранилищам под Авентинским холмом, загрузиться и везти полученное домой. Впоследствии и впрямь оказалось, что многие зажиточные и высокопоставленные римляне решили воспользоваться этой всеобщей привилегией: половина — в силу своей непобедимой алчности, другая же половина — из принципа. Однако большинство тех, кто мог выдать своему управляющему несколько монет и послать его за пшеницей в лавки частных зерноторговцев, предпочли все же не гоняться за дешевизной и не тратить на это личное время. По сравнению с другими статьями расходов — к примеру, с платой за жилье, которая в Риме всегда была астрономической, — пятьдесят или сто сестерциев в месяц на одного человека, расходуемые на покупку зерна, казались не слишком большой тратой. Таким образом, толпившиеся в очереди за государственным хлебом в подавляющем большинстве являлись гражданами низшего, пятого класса и нуждающимися простолюдинами.

— Не всем им хватит земли, — сказал Друз, выступая в Сенате. — Но забывать их никак нельзя, чтобы не давать им лишнего повода почувствовать себя обойденными. В Риме достаточно хлеба, чтобы наполнить им желудки всех граждан. Если мы не можем наделить простой люд землей, нужно обеспечить его дешевым зерном: ежегодно, из расчета пять сестерциев за модий, независимо от того, урожайный ли выдался год. Предлагаемая мною цена сделает финансовое бремя этого закона не слишком тяжким для государственной казны, ибо в урожайные годы государственные хранилища закупают зерно по два-четыре сестерция за модий, и, даже продавая его затем по пять сестерциев, казна будет получать небольшую прибыль, достаточную для облегчения ее задачи в неурожайные годы. Поэтому я предлагаю казначейству открыть отдельный зерновой счет только для покупки и продажи хлеба. Мы не должны финансировать льготную продажу зерна за счет других государственных средств. Это было бы в корне неверно.

— А каким образом, Марк Ливий, ты собираешься покрыть расходы на подобную благотворительность? — полюбопытствовал Луций Марций Филипп.

— Я все продумал, — улыбнулся в ответ Друз. — Составной частью моего плана является девальвация некоторой части выпускаемых в оборот денежных средств.

Сенат заволновался, загудел. Никто из присутствующих не любил, когда произносилось слово «девальвация», так как все сенаторы были консерваторами, когда дело доходило до финансов. Не в римских обычаях было обесценивать деньги: это порицалось как недостойная греческая хитрость. Лишь в годы Первой и Второй Пунических войн с Карфагеном пришлось прибегнуть к подобной мере. Да и тогда это в большей степени все же имело цель стандартизировать вес монет. А Гай Гракх, радикальный в иных отношениях, снова увеличил вес серебряных денег. Нимало не смутившись, Друз продолжал:

— Каждый восьмой денарий будет изготавливаться из бронзы с примесью свинца — дабы уравнять его вес с серебряным, — а затем подвергаться серебрению. Я произвел расчеты с ультраконсервативных позиций. А именно, я предположил, что на два урожайных года у нас будут приходиться пять неурожайных, что, как всем вам известно, значительно мрачнее реального положения. В действительности урожайных лет выпадает больше. Как бы то ни было, нельзя сбрасывать со счетов возможность нового большого голода, подобного тому, который нам довелось пережить в результате войны с рабами на Сицилии. К тому же процесс покрытия монет серебром более трудоемок, нежели чеканка обычных серебряных денег. Поэтому я накинул, взяв за основу расчетов сочетание один к восьми, тогда как на самом деле не чисто серебряным будет лишь один из каждых десяти денариев. Таким образом, как вы понимаете, казна ровным счетом ничего не теряет. Не пострадают и торговцы, пользующиеся при расчетах денежными бумагами. Главная тяжесть этой меры ляжет на тех, кто принужден пользоваться чеканными деньгами. Но что самое важное, с ее помощью нам удастся избежать проклятия прямого налогообложения.

— Но зачем все эти сложности? — подал голос претор Луций Луцилий, который, как и весь его род, был умен на словах, но совершенно туп, когда дело доходило до расчетов и практических вещей. — К чему делать посеребренным каждый восьмой денарий, когда можно просто выпускать в таком виде каждую восьмую партию монет?

— А затем, — терпеливо принялся объяснять Друз, — что, на мой взгляд, необходимо, чтобы никто не мог отличить чисто серебряную монету от посеребренной. Если целую партию выполнить из бронзы со свинцом, никто не захочет принимать такие деньги.

Сколь бы невероятным это ни казалось, но Друз отстоял-таки свой закон о продовольствии. Под давлением казначейства, которое пришло к тем же выводам, что и Друз, и оценило выгоду такого «разбавления» серебряных денег посеребренными, Сенат санкционировал постановку законопроекта на обсуждение в народном собрании. Самые влиятельные из всадников быстро осознали, что новшество не доставит им особых хлопот при расчетах, не связанных с наличными деньгами. Разумеется, они понимали, что мера эта затронет всех, и видели различие между полновесной монетой и бумагой. Но, будучи прагматиками, они еще лучше знали то, что единственная ценность каких бы то ни было денег заключается в той вере, которую питают по отношению к ним люди.

К концу июня закон вступил в силу. Отныне государственное зерно должно было продаваться всем желающим по цене пять сестерциев за модий, а казначейские квесторы и viri monetales, которые должны были контролировать процесс чеканки, готовились к выпуску пробной партии посеребренных денег. Конечно, на это требовалось время, однако предполагалось, что к сентябрю уже каждый восьмой новый денарий будет посеребренным. Раздавался ропот. Цепион протестовал не переставая. Всадники тоже не были поголовно довольны политикой Друза, а низы подозревали, что их решили надуть каким-то непонятным им образом. Но Друз был не чета Сатурнину, и Сенат был ему за это признателен. Проводя голосование в народном собрании, он требовал соблюдения приличий и законности, иначе, говорил Друз, собрание будет распущено. Он также не искушал своим поведением авгуров и не применял силовую тактику.