Черный день - Алексей Доронин

Поиски продолжались недолго. В комнате было не так много мест, куда часы могли закатиться. Да и какой смысл лазить с фонарем по углам ради вещи, каких на складе вагон? Но именно тогда ей в голову впервые пришла мысль, что не только они, люди, считают убежище домом. Чернышева не верила в полтергейст и в то, что кому-то из соседей понадобилась эта китайская поделка. Чужих тут не бывало, в комнате проживал только медицинский персонал.

Дальше — больше. В тот день, вернувшись к себе после дежурства, она не обнаружила Малыша на обычном месте, в коробке рядом с ее нарами, где лежала теплая подстилка. Там он обычно и спал, свернувшись в клубок и закрыв коричневый нос лапами, когда хозяйки не было дома. Теперь вместо этого он забрался к ней на койку и забился в одеяло. Маша была готова поклясться, что мордочка и глаза у него были испуганные. Кого, спрашивается, тут бояться?

Кот был еще и лекарством от депрессии — состояния, которого она в прошлой жизни не знала. Маша не раз обзывала себя плаксой, нюней, но ничего не могла поделать со свербящей тоской, которая нападала на нее, когда она оставалась одна. Разве что работа помогала отвлечься. Теперь Маша больше не скакала по руинам, а сидела в теплом кабинете, но нервных клеток это сжигало не меньше, чем выходы на поверхность. С девяти утра, как по команде, в медпункт тянулись нытики, у которых, независимо от пола и возраста, даже жалобы были типовыми: слабость, тошнота, расстройство пищеварения. Некоторые просили дать чего-нибудь от головы — шуточки про гильотину надоели девушке уже на пятом посетителе. Каждому второму она выписывала витамины, которых было завались, каждому пятому, с согласия главного врача убежища, — дополнительный продпаек. Но часто она не могла помочь ничем. Половину пациентов выпроваживала, даже не осматривая. Это были люди с расшатанной психикой или симулянты, которые пытались отлынивать от работы. Она научилась узнавать их за версту. Изредка были действительно тяжелые случаи — лучевая болезнь, острые инфекционные заболевания. Тогда Маша вызывала старших коллег.

Попадались среди бесконечной вереницы посетителей и весьма любопытные экземпляры. Оказавшись в подземелье, почти все недавние жители научной столицы Сибири перестали уделять внимание гигиене, сначала вынужденно, из-за недостатка воды и бытовой неустроенности, а потом и привыкнув к такому ходу вещей. Протер человек лицо мокрым полотенцем — вот и весь утренний туалет.

С одеждой тоже была связана серьезная проблема. Первоначально у многих не было с собой даже смены белья. Потом поисковики худо-бедно решили эту проблему, но не до конца. Наверху, где двадцать третьего числа вспыхнуло все, что могло гореть, найти одежду было непросто, особенно в удовлетворительном состоянии.

Однако дело было не только в этом. Кое-что поисковикам все же удавалось достать — например, из закрытых контейнеров. Но даже новая одежда не шла впрок жителям убежища, потому что под землей она быстро маралась и изнашивалась. Это случалось то ли из-за особенностей здешней атмосферы, то ли по причине небрежного отношения самих укрываемых, у которых после катастрофы не могло не возникнуть чувство «временности» всего их бытья. Результат не заставил себя ждать. Это коснулось всех, но было особенно заметно по одиноким мужчинам всех возрастов и социальных классов, которые стремительно превращались в сборище немытых и нестриженых клошаров, говоря по-русски, бомжей.

Чернышевой было любопытно наблюдать за бывшими «хозяевами жизни». Многие из тех, кто сегодня смахивал на обитателей городского дна, три недели назад обладали деньгами и положением. Чем выше они забрались по социальной лестнице, тем больнее пришлось падать. Можно было только пожалеть их, но к профессиональному Машиному сочувствию примешивалась доля злорадства.

Пару дней назад она выписывала рекомендацию на двойной продпаек бывшему ректору городской медицинской академии. Вот уж кто не вписывался в образ «бедного врача». Нефтяным магнатом он, конечно, не был, но по доходам стоял посредине между ними и большинством своих коллег-медиков. Он читал у них один спецкурс, но, разумеется, не узнал ее. Разве запомнишь каждую студентку? К тому же она сильно изменилась за эти дни. А вот его девушка вычислила сразу, несмотря на нечистую бороду, треснутые очки и изгвазданный пиджак.

Девушка нарочно вертела бланк в руках почти минуту, словно раздумывая — подписать или нет. Маша помнила, что примерно так же он крутил ее зачетку, перед тем как вернуть ее с оценкой «удовлетворительно». Теперь они поменялись местами.

Виктор Павлович не просто возглавлял один из крупнейших за Уралом медицинских вузов. Он был академиком, автором запатентованной методики лечения ожогов и десятка монографий, объездил весь свет со своим курсом лекций, и, кажется, сам президент вручил ему орден «За заслуги перед Отечеством» какой-то там степени. Лицо его мелькало на телевидении и страницах областных газет. В придачу ко всему он был депутатом областного парламента и свободно говорил на пяти языках.

Но ладно, пес с ним, этот-то всего своим умом добился. А ведь среди тех, кто приходил к ней жаловаться на вшей и диарею, клянча банку сгущенки раз в два дня, теоретически могли быть и настоящие буржуи, ворочавшие раньше миллионами. Теперь попробуй, отличи их от бывших дворников.

«Вот ходили вы, нос задирали, пальцы гнули, — думала она. — Если вы и замечали какую-то там Машу, то только из-за ее внешних данных. А где теперь ваши деньги, связи, машины, дачи?» Почему-то эта мысль Чернышеву слегка согревала. Ведь апокалипсис сделал то, что никакому Энгельсу с Марксом было не под силу. Из формулы Шарикова «все отнять и поделить» он воплотил в жизнь хотя бы первую часть. Все отнял.

Шорохи в стене не унимались. Заворочался и забормотал во сне кто-то из соседей. Но тут же перевернулся на другой бок и снова захрапел, натянув одеяло до глаз. Привычка — сильная штука.

Девушка тихо зверела. Проклятые микки-маусы, чтоб вас разорвало. Ну сколько можно? Взглядом, привыкшим за эти дни к темноте, Чернышева всматривалась в вентиляционную решетку под самым потолком. Спокойней от этого не становилось. Расстояние между прутьями казалось ей достаточным, чтоб в комнату могла пролезть даже крыса. Маша знала, что если так случится, то она будет кричать так, что перебудит все убежище. Не крыса, разумеется. А если утром голой ногой наступить на эту тварь, то даже на поверхности услышат.

Но как же быть? Заделать отверстия нельзя, и так свежего воздуха не хватает. Эта система коммуникаций тянется через все убежище, так что чувствовать себя там мышки должны вольготно, попадая, куда им надо, как на метро. Все, баста, пора подавать коллективную жалобу Борисычу. Сколько бы дел ни было, а борьба с паразитами должна вестись до победного конца. Развели тут Ноев ковчег. Это же не шутки, а инфекция ходячая… Кто знает, сколько их там? Они же плодятся быстрее кроликов. Скоро на головы сыпаться будут. Пусть начальнички бросают все и проводят эту… дератизацию, назначают человека, ищут, где хотят, пестициды и травят этих тварей до последней. С такими кровожадными мыслями она снова заснула.

Наверху продолжала бушевать буря. Ветер с корнем вырывал промерзшие деревья, срывал крыши с опустевших домов и валил столбы линий электропередач, словно стараясь стереть последние следы деятельности ее неблагодарных «хозяев». Небо было затянуто непроницаемой коркой из пыли. Набрякшие тучи, как пленка катаракты, закрыли солнце от человеческих глаз.