Радуга и Вереск - Олег Ермаков

Косточкин остановился, соображая, куда лучше пойти. Кажется, вот по этому бульвару можно выйти к книжному. Он направился по пешеходной улице, разбитой на несколько линий рядами деревьев. Ему даже не хотелось слушать Эшкрофта с командой.

Слева показалась скульптура поэта с оленьими рогами — эффект третьей ноги, известный художникам, когда у изображения возникают причудливые выросты; понятно, если это персонаж среди толпы; но тут скульптура одинокого поэта, просто он прислонился неудачно к дереву с ветвями, так и приобрел ветвистые рога. А в доме сразу за памятником был книжный магазинчик, Косточкин свернул туда. Федора Андреевича фон Эттингера там не было. Косточкин пошел дальше и оказался у перехода. На той стороне уже виден был магазин «Кругозор» в обшарпанном розоватом жилом доме с какими-то нелепыми балкончиками. Справа чей-то бюст, довольно неказистый. Вообще в городе было много бюстов — отрезанных голов. Видимо, у властей не хватало денег на остальные части тел великих обожаемых соотечественников. Но зато Ильич высился многопудовой гранитной горой на главной площади. Видимо, туда и ушли все деньги.

Стоя на переходе, Косточкин посмотрел влево и увидел знакомое вроде бы лицо. И… второе…. Где он их видел? Двоих бомжеватых прохожих. У одного неопрятная клочкастая седоватая бородка, на голове кожаный старый картуз, второй бритый, молодой, в лыжной шапочке, с ушибленным носом, в руке авоська.

Старший тоже покосился агатовым выпуклым глазом, потом повернулся к Косточкину и приподнял брови.

— Здравствуйте! — поздоровался Косточкин. — Снова встретились.

Мужчина кивнул. Молодой тоже посмотрел на Косточкина. Ранка на его носу уже зажила, остался лишь красноватый рубчик. Он хотел что-то сказать, но тут загорелся зеленый, и все шумно пошли через дорогу. Они остановились на другой стороне.

— А где же ваша сумка? — спросил старший.

Косточкин замялся и вдруг сообразил, что забыл взять фотоаппарат.

— Забыл! — воскликнул он. — А вы наблюдательны!

Старший кивнул.

— Просто фотограф и спит с фотоаппаратом.

— А любитель? — спросил Косточкин.

Старший покачал головой.

— Вы не любитель.

— Ну что, отыскали синагогу? — спросил вежливо Косточкин.

Оба закивали.

— Да.

— А я ищу книгу, — сказал Косточкин, удивляясь своей словоохотливости, но не желая сдерживаться.

Старший проницательно посмотрел ему в лицо.

— Найти хорошую книгу — все равно что отыскать в чужом городе синагогу. Или приют. Ведь это чужой для вас город?

— Нет, — сказал Косточкин. — Почему?

— Ну вы же говорили, что ничего здесь не знаете, — напомнил старший, поглаживая седоватую клочковатую бороду.

— Да, — подтвердил его спутник.

— А теперь-то знаю тут все! — выпалил Косточкин. — Ну почти, — добавил он, смутившись.

Оба еврея недоверчиво воззрились на него выпуклыми агатовыми глазами.

— Город не выучишь и за тысячу лет, — сказал старший.

— А я вот и иду за книгой заполнить пробелы, — несколько виновато проговорил Косточкин и, стараясь скрыть смущение, спросил, куда идут его собеседники.

Так бывает в речах влюбленных — неуместные вопросы, неуместные откровения.

— Куда мы идем? — переспросил младший.

— На вокзал, да, — сообщил старший.

Косточкин развел руками и почти радостно воскликнул:

— На какой вокзал?! Все вокзалы здесь в другой стороне, у Борисфена и за речкой!

Евреи посмотрели друг на друга.

— Автобусный и железнодорожный вокзалы, — проговорил Косточкин.

Евреи устремили на него глаза.

— А какие еще? — спросил младший.

— Хм… Не знаю, — сказал Косточкин. — Какие еще вам надо?.. Аэропорт у них, кажется, закрыт. На реке лед. Какие еще бывают вокзалы-то?

— Нет, вы не подумайте, — сказал старший, берясь за козырек своей кожаной кепки. — Нам нужен вокзал.

— Откуда идут электрички в… — начал младший.

Но старший его оборвал:

— Во все стороны.

— Да, — сказал младший и переложил авоську в другую руку.

Косточкин повернулся к дороге, которую они только что перешли, и указал рукой в направлении бульвара.

— Вот туда, в обратную сторону вам нужно. Дойдете до светофора и сворачивайте налево, а там будет как раз моя гостиница, от нее по дороге направо — и прямо до вокзалов всех и дойдете, оттуда во все стороны поезда и автобусы идут.

— Спасибо, — сказал старший и пошел к переходу.

Молодой последовал за ним.

— Но вам вообще лучше сесть вот прямо тут на трамвай, спросите номер, наверное, до вокзала и довезет, — посоветовал Косточкин.

Старший оглянулся, молодой тоже. И ответом Косточкину была четырехглазая улыбка. Невольно и он им улыбнулся… хотя и растерянно. И странники пошли своей дорогой, Косточкин — своей. Цель его была уже близка. С высокой площадки перед магазином он оглянулся. Оба пешехода уже были далеко на другой стороне, немного сутулый старший в кожаной кепке и его спутник в лыжной шапочке, с авоськой. Да, шагали они споро, можно сказать, профессионально. Куда же они направлялись? Во все стороны?.. А ведь когда он спросил, какие еще бывают вокзалы, то и подумал, что — бывают еще какие-то вокзалы, бывают. И по своим странным дорогам ходят и ездят странные люди, сиречь странники, хоть евреи, хоть русские или поляки. Тот же Вася Фуджи. Да, он грозился сюда нагрянуть. Зачем?

Книгу Косточкин так и не нашел. Ему посоветовали пойти в какие-то другие магазины, но он решил поберечь силы на маршрут Эттингера и отправился в гостиницу, по дороге размышляя обо всем, о Яне, конечно, в первую и во вторую очередь, и снова о ней, но и — в тенях этого светоносного имени, скрываясь на мгновение от ослепления, — о городе, старике Охлопьеве…

Похвалялся, что знает город. Да откуда? Но такое у него впечатление, что приехал сюда не неделю — или сколько там дней? — а как раз тысячу лет назад. Ну или сотни две-три-четыре. И снова его заливало золотистое сияние девичьего имени. Он мог повторять его на все лады, припоминать жесты, улыбки, серебряный просверк глаз, голосовые модуляции — как завзятый музыкант!

Оказавшись перед гостиницей, он подумал, что ходит сюда уже как в дом родной, снова и снова возвращается… и уже столько раз собирался уехать… А не может. Как тот идальго в «Сарагосе». Но он ведь в конце концов выехал?..

Яна позвонила после обеда и сказала, что через два часа будет осуществлен старт на маршруте Эттингера в точке перед Днепровскими воротами. Они могут заехать за ним. Но, думая, что счастья на него и так много свалилось, Косточкин отказался: он сам доберется. «Долечу, — подумал он. — Доскачу вприпрыжку». Яна слегка удивилась, но возражать не стала.