Медвежатник - Евгений Сухов

— Господи, кто ко мне пожаловал! — обрадованно произнес Тарасов, слегка приобняв гостя. — Ну, проходи, — великодушно разрешил хозяин, подтолкнув его в глубину комнаты. — Забываешь ты старика, Савелий. Раньше дня не было, чтобы не заходил, а сейчас месяцами тебя не вижу.

— Давно это было, ты тогда на Хитровке жил, — вяло оправдывался Савелий, присаживаясь на дубовый табурет. — А теперь ты там, знаю, редко бываешь.

— Да ведь и ты с Хитровки давно перебрался, — критически осмотрел он костюм Савелия, — в такой обнове там не ходят.

— Верно, перебрался, — согласился Родионов, — но родные места не забываю, наведываюсь иной раз.

— Это ты правильно сказал, — очень серьезно заметил старый медвежатник, — как бы высоко ни взлетал, а полезно иной раз возвращаться в то дерьмо, из которого вылупился. — Назар Пафнутьевич потоптался у шкафа. — Так где он у меня? Едрит твою, опять ключ куда-то запропастился. Вот беда, неужели от жажды помирать придется? Вот сколько раз давал себе слово не брать в руки отмычку, а все никак не получается. То и дело ключи теряю, вот и держу оттого в карманах постоянно крючок.

— И с каких пор ты слово держишь?

— Как с каторги вернулся. Ах, вот он, отыскался! — Он выудил из кармана большой загнутый гвоздь и ловко отомкнул шкафчик. — Видал! — гордо произнес он. — Не позабыл еще своего ремесла. — Распахнув дверцы шкафа, он достал огромную бутыль самогонки и торжественно водрузил ее на стол. — Это тебе, милый, не «Смирновка», а самый настоящий первачок, через негашеную известь пропущенный, — гордо сообщил медвежатник. — Стакан примешь, так с ног мгновенно валит. И знаешь, в чем его секрет?

— В чем же? — доброжелательно улыбнулся Савелий, твердо дав себе слово не прикасаться к первачу, невзирая ни на какие уговоры.

— Сахара жалеть не нужно!

— Это верно, — серьезно согласился Родионов, — хороший продукт требует и соответствующих компонентов.

— Так я тебе налью, Савельюшка? — Хозяин с надеждой посмотрел на гостя.

— Не уговаривай, Назар, не расположен, — наотрез отказался Савелий.

— Ну и зря! — Тарасов уверенно откупорил бутыль. Даже полумрак не мог скрыть счастливого выражения его лица. — Я тоже просто так не пью. Это дело сначала нужно заслужить. А я считаю, что заслужил сегодня. Давеча прохожу мимо строительной конторы, а в помещении-то никого, — весело заплескался первачок в граненом стакане. — А там у них в углу сейф стоит. Несложный совсем, раза два-то ковырнуть, чтобы открылся. Для такого матерого медвежатника, как я, это вовсе мелочь будет. И что, ты думаешь, я сделал, Савельюшка? — гордо посмотрел на Родионова старый медвежатник.

— А известно что, достал отмычку, с которой ты никогда не расстаешься, да и открыл себе, а деньги все в чемоданчик сгреб. А потом незаметно, как это с тобой было не однажды, исчез.

Назар Пафнутьевич весело погрозил пальцем:

— А-а! Все шутишь, дорогой Савелий. Так вот что я тебе могу сказать: я гордо прошел мимо… Хотя мог значительно пополнить свои карманы.

— Геройский поступок, — рассмеялся Савелий. — Боюсь, что мне это бы не грозило.

— А все потому, что однажды я дал себе слово не грабить, вот и держу его. Так что, считай, первачок я заслужил. Ну, будь здоров!

Назар Пафнутьевич поднял стакан с самогонкой и, прикрыв глаза, выпил в несколько больших глотков.

— Значит, держишь слово?

— Признаюсь, трудно, но ничего, держу! Иной раз на образа молюсь, чтобы ненароком не сорваться. Но у меня пример есть, а так бы давно сорвался. — Крякнув, Тарасов опустился рядом и, выудив из раскрытой пачки папиросу, закурил.

— Это какой же? — бесхитростно поинтересовался Савелий.

— Был у меня приятель. Тоже медвежатник. Многому я от него научился. Хочу сказать тебе, Савельюшка, чтобы не в обиду было сказано, медвежатник он от Бога был. Теперь нынче таких не встретишь. Жизнь он прожил долгую, да и на каторге просидел немало, почитай, годков двадцать будет. Так вот я тебе хотел сказать, что как кости у него под старость ломать стало, так он решил со своим ремеслом завязать. А как это сделаешь, если оно ему в кровь въелось? Чтобы ненароком не забрести в какой-нибудь магазинчик с отмычкой, решил он собственную жизнь усложнить. Наставил себе замков в дверь, в шкафы, в столы. Чтобы бутылку водки достать, нужно было восемь сундуков отпереть. Сначала один — большой, а в нем — другой. Хлеб нужно достать, а он в столе лежит, под тремя замками. Видал, а?! — восторженно восклицал Назар Пафнутьевич. — Ключей он не носил специально, все выбросил! Зато носил всегда отмычку. В избу надо войти — достает отмычку. Хлебушек надо покушать — опять отмычку. Водочку испить — третью отмычку.

— Дела! Как же он со всем этим справлялся? — искренне подивился Савелий.

Первач пронял Назара: щеки его раскраснелись, с глаз сошла былая сонливость, а физиономия приняла осмысленное выражение. Похоже было, что Тарасов на этом останавливаться не собирается, и, стрельнув мутным взглядом на пустой стакан, до краев наполнил его пьяным зельем. Несмотря на возраст, руки у Назара Пафнутьевича оставались крепкими, пальцы не дрогнули даже после крепчайшего первача, и Савелий был уверен, что даже сейчас ему откроет свою тайну самый серьезный сейф.

— Это еще не все, Савельюшка, чтобы навык-то не потерять, он договорился с мастерами, которые меняли ему замки раз в три дня, — уважительно протянул старый медвежатник. — Большую копейку за это платил.

— И чем же это все закончилось?

Стакан с первачом остановился на половине пути. Назар Пафнутьевич захлопал глазами и сообщил безрадостно:

— Не удержался он. Пять годков как кремень был, а на шестой не выдержал. Вот так же, как и я сегодня, проходил он мимо конторы, а она, как на грех, была открытая. Сунулся он тут к шкафу с деньгами, вот его и повязали. На каторге помер, — перекрестился старик. — Упокой Господь его душу, — и опрокинул самогонку в горло.

— Значит, хочешь помереть в избе?

— Хочу, — честно признался бывший медвежатник, — каторга уже не для меня. Боюсь, не выдюжу. А в этой избе как-то и помирать не грешно. Как, почему я здесь остался? Может, ты думаешь, что у меня денег не найдется, чтобы получше что прикупить?

— Почему же? Позволь полюбопытствовать.

Старик занимал Савелия, а чудинка, что проявлялась в нем во время разговоров, только добавляла к нему интереса. Выросший на Хитровке, он хорошо представлял нравы босяков; его знали всюду, а на Сухаревке и вовсе считали своим. В какой-то степени он был легендой уголовного мира, один из тех небольших кирпичиков, что составляют его основание. И в то же время Назар представлял собой живое воплощение ушедшего времени и своими забавными рассказами о прежней жизни делал едва оперившейся молодежи сильную прививку.

— А потому, что батька мой здесь помер, а мне не пристало от корней отрываться и в бельэтажах поживать. Вот так-то!