Загадочные страницы русской истории - Николай Ефимов

Благодарность — чувство прекрасное, но ведь не в ущерб делу!

С более молодыми военачальниками не все тоже обстояло благополучно. Как написал историк, «корпусные командиры не были на высоте своих войск».

Впрочем, претензии высказывались и к военачальникам рангом пониже: «Начальник 12-й кавалерийской дивизии барон Маннергейм просил разрешения преследовать разгромленного и бежавшего неприятеля, потерял время и получил отказ. Будь на его месте граф Келлер (кавалерийский генерал, погибший в Русско-японскую войну. — Авт.), он без всякого спросу давно был бы во Владимире-Волынском, а эрцгерцог Иосиф Фердинанд — в штабе Каледина!»

Увы, будущий фельдмаршал и президент Финляндии Карл Густав Эмиль Маннергейм также воспитывался на петербургском паркете.

Причина многому произошедшему кроется в том, что, к сожалению, известные «Милютинские реформы», несмотря на всю свою прогрессивность, имели и существенный отрицательный момент: в армии оказалась заметно сниженной именно военная составляющая и чрезмерно усилена «гуманитарная». Причем, изначально — даже кадетские корпуса были преобразованы в военные гимназии, где многие офицерские должности были заменены на гражданские, что заметно понизило уровень военной подготовки выпускников. Можно сказать, что в войсках исчезала «военная косточка».

Таковое поветрие коснулось и генерала от кавалерии Брусилова — признаем это, не умаляя всех прочих его заслуг.

«Остается пожалеть, — писал Керсновский, — что генерал Брусилов не перенес в эти решительные дни свой командный пост ближе к полю сражения… На месте он лучше отдал бы себе отчет в размерах победы и степени разгрома неприятеля. Тогда бы он принял, быть может, то полководческое решение, что дало бы нам выигрыш кампании, а быть может, и войны».

Но… «штаб Юго-Западного фронта совершенно не отдавал себе отчета в размерах и значении луцкой победы (Луцк был взят уже 7 июня. — Авт.). Ставка смотрела не на Брусилова, а на Эверта. И связанный ее директивами генерал Брусилов смотрел не на Луцк, а на Ковель… Командовавший же 8-й армией генерал Каледин не чувствовал пульса боя. Он придерживал рвавшиеся вперед, чуявшие скорую и полную победу войска…»

А вот что происходило в стане противника: «Массовые показания пленных рисуют безнадежную картину австрийского отступления: толпа безоружных австрийцев различных частей бежала в панике через Луцк, бросая все на своем пути. Многие пленные… показывали, что им приказано было для облегчения отступления бросать все, кроме оружия, но фактически они нередко бросали именно оружие раньше всего другого», — вспоминал генерал Н. Н. Стогов, генерал-квартирмейстер 8-го корпуса.

Враг отступал, войска Юго-Западного фронта рвались вперед, но это не вызывало особенного энтузиазма «сверху», да и вообще военное руководство на разных уровнях чувствовало себя как-то слишком спокойно. Можно сказать — равнодушно, словно были они не генералами и офицерами, а чиновниками.

«Хотя и покинутые нашими боевыми товарищами, мы продолжали наше кровавое боевое шествие вперед, и к 10 июня нами было уже взято пленными 4013 офицеров и около 200 000 солдат; военной добычи было: 219 орудий, 644 пулемета, 196 бомбометов и минометов, 46 зарядных ящиков, 38 прожекторов, около 150 000 винтовок, много вагонов и бесчисленное количество разного другого военного материала», — писал командующий Юго-Западным фронтом.

Повторим, что Германии воевать на два фронта нельзя… Вспоминает немецкий генерал Эрих Людендорф, в 1916 году руководивший действиями на Восточном фронте: «Австро-венгерские войска проявили при этом столь слабую боеспособность, что положение Восточного фронта сразу стало исключительно серьезным. Несмотря на то, что мы сами рассчитывали перейти в наступление, мы немедленно подготовили несколько дивизий для отправки на юг. Фронт генерал-фельдмаршала принца Леопольда Баварского действовал в этих обстоятельствах таким же образом. Германское верховное командование сделало на этих обоих фронтах большие взаимствования, а также подвезло дивизии с запада. В то время сражение на Сомме еще не началось. Австро-Венгрия постепенно прекратила наступление в Италии и также перебросила войска на Восточный фронт».

Буквально в любой французской деревне сегодня можно увидеть памятники героям Первой мировой войны. Эта память заслуживает всемерного уважения и даже зависти — но было бы куда честнее, если бы наши союзники должным образом отметили еще и русских солдат, отдавших жизни для спасения никогда не виденной ими Франции… Но вряд ли кто сейчас сделает это — если уж в 1916 году они так и не ускорили начало наступления на Сомме.

В отличие от нас, союзники имели возможность беречь жизни своих солдат и делали это весьма успешно, что можно понять из следующего донесения: «24 июня по всему фронту англо-французов на Сомме началась грандиозная артиллерийская подготовка. Огонь был чрезвычайно силен. Бомбардировка разрушала, а иногда и буквально уничтожала все препятствия. Нередко неприятельский участок превращался в сплошное поле воронок, почти не пригодное для движения пехоты. Частые газовые атаки и обстрелы химическими снарядами должны были потрясать моральную устойчивость германских солдат.

Артиллерийская подготовка длилась шесть дней. В это время многочисленная французская авиация развила настолько активные действия, что достигла полного господства в воздухе. Это позволяло французским артиллерийским наблюдателям почти беспрепятственно корректировать стрельбу своих батарей и подавлять огонь неприятельских орудий…»

Но хотя союзники лупили германцев всей своей мощью, по свидетельству Н. Н. Яковлева, «отражая наступление русского Юго-Западного фронта в 1916 году, противник потерял примерно в два раза больше людей, чем в совокупности во время происходивших в том году сражений у Вердена и на Сомме».

Особенности позиционной войны: закопаться в землю, отвести основные силы с передовых рубежей — и ждать, пока противник забрасывает снарядами твои первые линии. Когда же тебя атакуют, приходится собирать максимум возможных войск, оголять другие участки, расходовать резервы…

Воевали мы с нашими союзниками весьма по-разному — во всех отношениях, так что вряд ли кто из союзных командующих, кроме нашего Брусилова, мог рассказать такое: «В июне, когда обнаружились крупные размеры успеха Юзфронта, в общественном мнении начали считать Юзфронт как будто бы главным, но войска и технические средства оставались на Западном фронте, от которого Ставка все еще ждала, что он оправдает свое назначение. Но Эверт был тверд в своей линии поведения, и тогда Ставка, чтобы отчасти успокоить мое возмущение, стала перекидывать войска сначала с Северо-Западного фронта, а затем с Западного. Ввиду слабой провозоспособности наших железных дорог, которая была мне достаточно известна, я просил не о перекидке войск, а о том, чтобы разбудить Эверта и Куропаткина, — не потому, что я хотел усиления, а потому, что знал, что, пока мы раскачиваемся и подвезем 1 корпус, немцы успеют перевезти 3 или 4 корпуса…»

Вот они, российские дороги! Вот они, «военачальники мирного времени»! А в результате всего происходящего вокруг — и, разумеется, прибытия к противнику подкреплений — наступление войск Юго-Западного фронта медленно и неуклонно сходило на нет. Но именно медленно, подчеркнем еще раз.