Украденная дочь - Клара Санчес

Я сняла норковую шубу, которую, наверное, много раз надевала Бетти, и тихонько попросила у Вероники дать мне что-нибудь такое, от чего я быстрее бы заснула. Мне нужно было отдохнуть, забыться, вернуться на землю и настроиться на то, что мне теперь предстоит самостоятельно решать свои жизненные проблемы, потому что после того, как я много-много лет полностью зависела от Лили и Греты и не делала даже шага без их одобрения, я вдруг оказалась совершенно свободной и предоставленной самой себе. С другой стороны, всё, что делали Вероника и ее ближайшие родственники, они делали не ради меня, а ради самих себя. Нам всем необходимо было успокоить свою совесть и свою душу. Мне подумалось, что, наверное, единственное, чего хотят сейчас Лили и Грета, — это быть уверенными в том, что им ничего не грозит. Я сомневалась, что Кэрол расскажет им, что раскрыла мне тайну удочерения. Что они станут делать дальше? Будут продолжать меня искать? Наверное, правильно будет увидеться с ними и попросить их оставить меня в покое. Я заберу у них свои вещи, и мы распрощаемся. Ну вот, теперь я, по крайней мере, знаю, чем заняться, когда проснусь завтра утром. Я потребую от Лили и Греты, чтобы они оставили эту семью в покое и чтобы даже не думали снова присылать какого-то боснийца, который запугивает юношу, не причинившего никому вреда. Я закрыла глаза и стала думать о том, что долговязый приятель Вероники — Валентин — пригласил меня на свадьбу Матео и девушки, плеснувшей в лицо Веронике кока-колой. Я сомневалась, не будет ли это предательством по отношению к Веронике, если я туда пойду.

Когда я проснулась утром, в доме пахло кофе. Я быстро приняла душ и уложила волосы при помощи фена с диффузором: мне не хотелось заставлять Веронику ждать. Я надела ту же одежду, в которой ходила вчера, и зашла в кухню.

Даниэль и Анхель уже куда-то ушли.

— Мне нужно заработать немного денег, — сказала я Веронике, уже заканчивавшей завтрак.

Я налила себе чаю и неторопливо, без особого желания съела яблоко.

— Я вчера вечером подумала, что схожу сегодня к своим… к Лили и Грете. Мне необходимо забрать у них одежду, книги и документы. И нужно будет взять мои деньги из банка. Их немного, но я не хочу быть для вас обузой.

— Даже не вздумай этого делать! Ты что, так до сих пор и не поняла, что с тобой произошло? Ладно, тем лучше для тебя. А насчет денег не переживай — мама об этом позаботилась.

Вероника тоже вчера вечером много размышляла и сейчас заявила, что нам нужно поговорить с Анной. Анна отвозила ее мать в родильный дом «Лос-Милагрос», в котором у нее вроде бы родилась я. Вероника почему-то считала, что мне известно, где живет Анна, однако Анна всегда сама приезжала к нам домой, а к ней домой Грета, насколько я знала, никогда не ездила. Получалось, что она как бы была просто частью окружающей нас среды — как, например, облако, дерево или птица. Вероника показала мне чеки из супермаркета, которые как-то вытащила из кармана куртки Анны.

— Она, наверное, живет рядом с этим супермаркетом и покупает в нем продукты, — сказала Вероника. — Можно пойти туда и попытаться все выяснить. Она ведь ходит с собакой, а люди хорошо помнят тех, у кого есть собака.

В сложившейся сейчас ситуации Анна наверняка стала опасаться, что мы можем узнать, что она поддерживала отношения с обеими семьями, а потому Вероника сомневалась, что Анна когда-нибудь придет к ним домой снова, хотя, возможно, по-прежнему имеет виды на Даниэля (Вероника была уверена, что если бы Анна могла, то отбила бы его у Бетти.)

Этот супермаркет был маленьким и находился возле парка Ретиро, где Анна, наверное, выгуливала свою собаку. Кого же мы могли здесь о ней спросить? Нам нельзя было «светиться», потому что если бы мы стали расспрашивать человека, который затем рассказал бы Анне о том, что ею интересовались, мы могли потерять ее из виду уже навсегда. Нам казалось, мы чувствуем, что она здесь бывает. Мы представляли, как она заходит в этот супермаркет, как гуляет в парке с Гусом, как разговаривает с кем-то из встретившихся здесь соседей. Нам казалось, что мы ее видим, но не можем придумать, как «заграбастать». Это приводило нас в отчаяние. Она буквально проскальзывала у нас между пальцев. И тут мне вспомнилось, как я, работая в обувном магазине, анализировала входящих в него потенциальных покупателей. Лили научила меня не судить по внешности, а пытаться понять, насколько платежеспособен человек, по выражению его лица и по его поведению. Впрочем, она была, по-видимому, не очень хорошим наставником, потому что мне не удалось сорвать, так сказать, маску с нее самой.

Мы не стали обращаться к сотрудникам супермаркета (потому что они наверняка станут рассказывать друг другу о том, что кто-то ищет такую-то женщину, пока этот рассказ не дойдет до ушей самой Анны) и к консьержам близлежащих зданий (эти консьержи были стреляными воробьями, приученными не сообщать посторонним никаких важных сведений). Мы не стали обращаться к молодым людям, которые обычно так увлечены собой, что не замечают, что происходит вокруг. Мы не стали обращаться к служащим, которые с утра и до вечера находятся далеко за пределами своего дома. К кому мы обратились, так это к супругам-пенсионерам, которые, похоже, прожили в этом районе всю жизнь.

Эти двое старичков вышли из супермаркета и направились по улице. Шли они медленно, о чем-то разговаривая. Мужчина теребил пальцами ключи от квартиры — значит, жила эта супружеская пара где-то неподалеку. Женщина была, как и я, одета в норковую шубу, и это меня обрадовало, потому что если она увидит, что разговаривает с девушкой в похожей на ее одежде, то будет чувствовать себя немного раскованнее. Я сказала Веронике, чтобы она слегка от меня отстала и сделала вид, что разглядывает витрину или что-нибудь еще, потому что ее куртка явно не соответствовала вкусам этой пожилой женщины.

Когда эти двое уже собирались войти в подъезд своего дома, я с улыбкой подошла к ним. Круглое лицо, светлые волосы, глаза цвета неба и норковая шуба давали все гарантии того, что эта семейная пара меня выслушает и постарается помочь.

Я сказала им, что я — племянница сеньоры по имени Анна, высокой, элегантной женщины, у которой есть лохматая собака по имени Гус. Я также сказала, что прилетела утром из Нью-Йорка и, бросив чемоданы в гостинице, помчалась к ней домой, но тут выяснилось, что я потеряла точный адрес, и мне будет ужасно стыдно, если она об этом узнает.

— Эта сеньора живет через два дома дальше по улице, — сказала старушка. — Я часто вижу, как она идет выгуливать свою собаку в парке.

Старушка, судя по появившемуся на ее лице выражению, была очень рада тому, что смогла мне помочь. Работая в обувном магазине, я поняла, что в подобном случае совершенно не важно, что ты говоришь: я вполне могла бы сказать, что прилетела с Луны, и это было бы воспринято нормально, потому что никто не вслушивается во все, что произносится. Что имело в подобных случаях значение, так это тон голоса, внешность и общая манера поведения.

— Спасибо, вы спасли мне жизнь, — сказала я, когда они уже входили в подъезд.

Пройдя дальше по улице, мы остановились в нерешительности: перед нашими глазами предстал один из немногих в этом квартале одноэтажных домов, который был весьма старинным и стоил, наверное, кучу денег.