Бастард де Молеон - Александр Дюма

Но Мотриль надеялся и, наверное, предугадал, что сложится именно такое положение. Не показывая вида, будто его тревожат требования англичан, он смеялся над ними, внушая королю Кастилии, что сто тысяч сарацин стоят десяти тысяч англичан, обойдутся дешевле и откроют Испании путь к господству над Африкой, что плодом подобной политики станет вторая корона дона Педро.

В то же время Мотриль нашептывал королю, что единственный способ прочно соединить на одной голове две короны — это брак; что дочь арабских властителей древности, в которой течет кровь высокочтимых калифов, восседающая рядом с доном Педро на троне Кастилии, в один год сделает союзником его королевства всю Африку, даже весь Восток.

Как легко догадаться, этой дочерью калифов была Аисса.

Отныне для мавра все препятствия были устранены. Он приблизился к воплощению своих мечтаний. Молеон больше не мог ему помешать, потому что находился далеко. Кстати, разве он мог действительно помешать Мотрилю? Кто он такой, этот Молеон? Рыцарь, мечтательный, честный и доверчивый француз! Неужели зловещий и хитрый Мотриль мог опасаться такого противника?

Вот почему серьезное препятствие представляла только Аисса.

Но сила берет любые крепости. Надо было только доказать девушке, что Молеон ей неверен. Это было легко сделать. Ведь с незапамятных времен арабы шпионили, чтобы узнать правду, и лжесвидетельствовали, доказывая, что ложь — это правда.

Другой, более серьезной помехой, что вызывала у Мотриля глубокую озабоченность, оставалась эта надменная красавица Мария; король, над которым властвовали сила привычки и жажда наслаждений, по-прежнему всецело находился в ее власти.

С тех пор как она разгадала планы Мотриля, Мария Падилья трудилась над тем, чтобы их разрушить, пустив в ход все свои уловки, вполне достойные этой редкой и сложной натуры.

Она угадывала каждое желание дона Педро, очаровывала его, гася в нем даже крохотную искру чувства, если та вспыхивала не от ее огня.

Покорная наедине с доном Педро, властная на людях, Мария Падилья, ничего не упуская из своих рук, поддерживала тайный сговор с Аиссой, которую сделала своей подругой.

Беспрестанно напоминая о Молеоне, Мария мешала Аиссе даже думать о доне Педро; кстати, пылкая и верная девушка не нуждалась в том, чтобы укрепляли ее любовь. Любовь Аиссы — все прекрасно понимали это — умрет лишь вместе с ней.

Мотриль больше не заставал Аиссу за таинственными разговорами с Марией, недоверие его было усыплено; он видел лишь одну нить интриги, ту, что сам держал в руках; другая же от него ускользала.

При дворе Аисса больше не появлялась; она молчаливо ждала, когда сбудется обещание, данное Марией, которая должна была передать ей верные сведения о возлюбленном.

Мария, действительно, послала во Францию гонца, поручив ему разыскать Молеона, рассказать ему о том, как обстоят дела, и привезти от него весточку несчастной мавританке, томившейся в ожидании скорой встречи.

Этот гонец — ловкий горец, на кого Мария могла полностью положиться, — был не кто иной, как сын ее старой мамки, которого Молеон встречал переодетым в цыгана.

Вот так обстояли дела в Испании и во Франции; налицо был конфликт разных интересов, и яростные враги, чтобы наброситься друг на друга, ждали лишь той минуты, когда они отдохнут и точно выяснят, полностью ли они восстановили свои силы.

Итак, мы можем вернуться к бастарду де Молеону; он, окрыленный, радостный и упоенный своей свободой, летел на родину, словно воробей, как его назвал король Кастилии; только любовь к Аиссе сильно тянула его назад, в Испанию.

Аженор понимал всю сложность своего положения.

Свобода, полученная благодаря великодушному заступничеству принца Уэльского, была тем преимуществом, которое могло вызывать зависть у многих людей. Аженор изо всех сил погонял коня, побуждаемый настойчивыми призывами Мюзарона, который, не жалея красноречия, расписывал опасности погони и прелести возвращения на родину, смешно шевеля ушами, радуясь, что ему их пока не отрезали.

Но честный Мюзарон напрасно терял время; Аженор не слушал его. У рыцаря, разлученного с Аиссой, было живым лишь тело. Встревоженная, страдающая, потерянная душа Аженора оставалась в Испании!

Однако в ту эпоху чувство долга было столь сильным, что Молеон, сердце которого возмущалось при мысли, что ему пришлось расстаться с возлюбленной, и трепетало от радости при мысли, что он снова тайно встретится с ней, смело мчался вперед, рискуя из-за миссии, порученной ему коннетаблем, навеки потерять прекрасную мавританку.

Бедного коня совсем не щадили; благородное животное, которое вынесло тяготы войны и терпело прихоти своего влюбленного хозяина, выбилось из сил в Бордо, где его оставил Мюзарон с тем, чтобы забрать на обратном пути.

После Бордо наш путешественник стал менять лошадей и тем самым придумал задолго до изобретательного Людовика XI систему езды на перекладных; и очень скоро наш путешественник, обессиленный, измученный, как с небес упал к ногам доброго короля Карла, который подвязывал персиковые деревья в чудесном саду дворца Сен-Поль.

— О, Боже мой, господин де Молеон, что все это значит и что за новости вы привезли мне? — спросил король Карл, которого природа наделила даром навсегда запоминать человека, даже если он встречал его лишь единожды.

— Сир, — ответил Аженор, опустившись на одно колено, — я привез вам печальное известие: ваша армия в Испании разбита.

— Свершилась воля Божья! — побледнев, воскликнул король. — Значит, армия вернется.

— Армии больше не существует, государь!

— Боже милостивый, — еле слышно прошептал король. — Как поживает коннетабль?

— Коннетабль в плену у англичан, сир.

Король тяжко вздохнул, но ни слова не сказал, хотя чело его сразу посветлело.

— Расскажи мне о битве, — попросил он, недолго помолчав. — Прежде всего, где она развернулась?

— При Наваррете, сир.

— Слушаю тебя.

Аженор рассказал о катастрофе, гибели армии и захвате в плен коннетабля, о том, как он сам спасся почти чудом благодаря Черному принцу.

— Мне необходимо выкупить Бертрана, — сказал Карл V, — если они пожелают назначить за него выкуп.

— Сир, выкуп уже назначен.

— Каков же он?

— Семьдесят тысяч золотых флоринов.

— И кто же назначил этот выкуп? — спросил король, испугавшись размера суммы.

— Сам коннетабль.

— Коннетабль?! По-моему, он слишком щедр.

— Вы полагаете, сир, что он переоценил себя?

— Если бы он оценил себя по достоинству, за все сокровища христианского мира мы не смогли бы вернуть его.