Феодора - Пол Уэллмен

одной понимающей улыбкой простила ему его неотесанность. Эта улыбка помогла ей добиться своего. Затем уже не составляло труда уговорить его прогуляться в саду. Она усадила Велизария подле себя на одной из каменных скамей в тени виноградных лоз, где блики солнца выгодно освещали ее своенравное и решительное лицо, делая его еще более очаровательным. За несколько минут она использовала весь набор приемов обольщения, являясь попеременно то вызывающей, то таинст

венной, то печальной, то веселой, то льстивой, то рассудительной, — эти ошеломительные перепады настроений могли вскружить голову и более умудренному мужчине, чем Велизарий.

Когда они вернулись во дворец, Феодоре достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что Антонина празднует победу. Возможно, некая мысль и уколола ее женское тщеславие, однако, поразмыслив, она пришла к выводу, что поскольку она не дала Велизарию никакой надежды, он, как и любой мужчина, мог легко попасть в сети к другой женщине, особенно если она хороша собой и соблазнительна.

Она простила Велизария, но Антонину до конца простить не могла. В последующие дни та открыто упивалась своей победой и развлекала окружающих, которые с интересом следили, как неуклюже Велизарий отвечал на ее легкую любовную игру.

ГЛАВА 25

Этим летом Константинополь задыхался от жары и зловония, отупевшие и раздражительные горожане засыпали на крышах домов, а то и прямо на улицах, едва лишь ночь приносила хоть какую-то прохладу.

Во дворце тоже царило затишье. Многие патрицианские семьи укрылись от изнуряющей жары на побережье Мраморного моря в своих виллах. Императрица же, в поисках прохлады и для восстановления сил, вместе с двором поселилась на противоположном берегу Босфора, в Гиеронском дворце — прекрасной летней вилле, подаренной ей Юстинианом. Сам император остался в столице. После свадьбы они расстались впервые. Из-за отсутствия Феодоры и разного рода других дел, внушавших опасения, он часто ночами не смыкал глаз.

Вот уже много месяцев лучшая армия империи сражалась на границе Персии. Вести оттуда доходили туманные и противоречивые. Известно было, что Велизарий укрепляет Дары, которым грозит осада, что в битве под Мигдоном императорские войска понесли чувствительные потери. Он знал также, что царь Кавад, видимо, надеясь на легкую победу, отклонил все предложения о перемирии.

Судьба империи зависела от Велизария. Юстиниан боялся даже думать о возможном поражении. Разве сможет он собрать и вооружить еще одну армию? Но делать было нечего, оставалось только ждать и надеяться.

Юстиниана угнетало бремя ответственности. Ведь именно он отдал приказ о захвате спорных земель близ реки Аранас, где уже находились персы. На нем лежит и вина за то, что у Велизария оказалось так мало людей. Дворцовые нужды беспрестанно растут, вот и пришлось урезать жалованье солдатам. В результате число желающих служить империи катастрофически уменьшилось, и армия противника превзошла императорскую численностью в два или три раза. И Юстиниан это отлично знал.

Война с Персией была серьезной угрозой, однако ему грозила еще одна, отнюдь не меньшая опасность, эта опасность была совсем рядом.

Подобно раковой опухоли в человеческом организме, изъян в обществе носит поначалу локальный характер, зарождаясь, по-видимому, в голове одного-единственного человека. Но, как и злокачественная опухоль, эта зараза имеет необычайную способность разрастаться, вытягивая отвратительные щупальца, поражая здоровые органы, разрушая их, пусть даже источник порока и удален.

Преступная мысль подтолкнуть народ к мятежу зародилась в голове Иоанна Каппадокийца. Однако после столь удивительного восхождения Юстиниана и Феодоры на трон, которое произошло так, словно кто-то прочитал его тайные помыслы и вознамерился развеять их в прах, Иоанн настолько перепугался, что и думать забыл про интриги. С похвальным рвением он весь отдался своим прямым обязанностям.

Но хотя таким образом болезнетворный очаг был удален, свое черное дело он уже сделал. Если уж мысль об измене проникла в некоторые горячие головы, то сопротивляться этой мысли выше их сил. Недалекие умы этих кровожадных полулюдишек притягивает все, что сопутствует любому мятежу, — перспектива погреть руки во время грабежей и погромов, извращенное наслаждение ломать, крушить, безнаказанно лить кровь и, конечно же, желание растоптать и унизить сильных мира сего. О, таких голов в столице хватало с избытком.

К тому же взаимная ненависть между партиями Зеленых и Синих достигла апогея. К этому примешались еще и личные обиды, как, например, в семьях сенатора Полемона и Сильвия Тестера, оказавшихся в опале. Другие попросту стонали под тяжким бременем налогов. Не следует забывать и еще об одной категории населения, самой многочисленной, которой движет одно — зависть.

По совершенно разным причинам эти люди сосредоточили всю свою ненависть на Феодоре. Ее прошлое, ее благосклонность к еретикам, ее огромная, по слухам, власть над императором и даже ее молодость и красота, которые казались недопустимыми на троне после Евфимии, — все вменялось ей в вину. Но главный источник злопыхательства был один: она дитя улицы, поднявшееся из грязи. Мелкие душонки желали снова втоптать ее в эту грязь.

Самым опасным был ловкий, но ограниченный паразитический слой населения, который встречается во всех городах. В столице он был особенно силен. Привлеченные в город время от времени раздаваемыми императором деньгами, тысячи негодяев и бездельников гнездились здесь, презирая честный труд, злобствуя, сплетничая, не брезгуя воровством и разбоем, готовые на все.

А это вместе с жарким летом создавало в Константинополе благоприятную почву для распространения заразы. Но у болезни были симптомы, и эти симптомы не могли не проявиться.

Феодора вернулась из Гиерона в начале сентября, когда первые дожди принесли долгожданную прохладу. В этот день Юстиниан заседал в императорском совете и смог вырваться только для того, чтобы встретить ее. Он был рад ее возвращению, вкратце расспросил о здоровье и отправился обратно в совет.

За обедом императрица беседовала с Нарсесом, новым дворецким императора. Он покинул совет, чтобы встретиться с нею, и от маленького евнуха-уродца Феодора узнала тревожные новости.

— Меня беспокоит поведение Синих, ваше величество, — сказал он. — Они проявляют опасную заносчивость.

— Неужели даже больше, чем прежде? — спросила Феодора.

— Намного больше. Они буквально взбесились. Этим летом, например, они стали одеваться не так, как другие. В особенности это относится к безрассудным молодчикам, этим ювентам Алкиноя.

Императрица повела плечами. Она всегда питала отвращение к распущенной золотой молодежи.

— Подражая гуннам, они выстригают челку на лбу, а сзади позволяют волосам свисать до плеч без всякой прически, — продолжал Нарсес. — Чтобы выглядеть более грозно, они не бреют ни усов, ни бороды, но позволяют им пышно расти. Верхняя одежда и обувь у них тоже на гуннский манер. Широченные