Демоны Дома Огня - Александра Груздева

Проклятие дона Гильяно всегда будет настигать тебя: „Проклят ты будешь в городе, проклят ты будешь на поле. Прокляты будут житницы твои и кладовые твои. Проклят будет плод чрева твоего и плод земли твоей, плод твоих волов и плод овец твоих. Проклят ты будешь при входе твоем и проклят при выходе твоем“[8].

Ты отдашь все: волю, разум, любовь – чтобы снова вернуться в Дом Гильяно. И ты будешь все это отдавать в каждой жизни, но Дом Гильяно не станет к тебе ближе. Только тогда ты осознаешь всю глубину предательства.

Когда живешь в мире, где есть Дом Гильяно, тебе всего лишь стоит набраться смелости, чтобы вернуться в него. Есть путеводные знаки, и всегда можно встретить кого-то, кто знает дорогу. Но что делать, если твое предательство столь глубоко, столь совершенно, что ты оказалась в мире, где никто и ничего не знает и даже не слышал о Доме Гильяно? Только ты знаешь о нем, да и то не наверняка. Эта роза просыпалась в разных садах, но не думала, по своей невинности не знала, что может проснуться в аду».

Ада проснулась – горечь на губах, звон в ушах и по всему телу липкая, невыносимая тяжесть. Она не помнила сон, который ее так испугал, но знала, что он был, как чудовище, поднявшееся из глубины, могущественный и отвратительный Левиафан.

Рядом – никого. А разве кто-то был? Или ей приснилось? Она готова была поверить, что все случившееся – сон.

«Ожерелье!» – Она бросилась к столу, где оставила сапфиры. Ада поднесла руку к груди, унимая бегущее без оглядки сердце. С ожерельем ничего не случилось! Она так боялась лишиться его снова. Снова? Она прикоснулась к сапфирам, реальность тут же размылась и разъехалась.

Она шла по Бронзовому дворцу. Двери открывались перед ней – стоило лишь назвать их имя. А у каждой двери имя было свое. У каждой колонны и каждого портала. Она знала их все. И называла их по очереди. Двери открывались перед ней, и раскрывались порталы. И вот перед ней Владыка Дома ножа и ключа. Она склоняется перед ним: «Приветствую тебя, о Владыка Сияния, тот, кто во главе Великого Дома, Принц Ночи и Кромешной Тьмы! Я предстала перед тобой. Обе твои руки спрятаны за спиной, и никто не знает, в какой руке у тебя ключ, а в какой – нож. Даруй мне способность говорить и направь ко мне мое сердце в час, когда облачно и темно.

Имя открывает все двери, – прошептала она. – Да обрету я имя в Великом Доме и да не забуду имени своего в Доме Огня в ночь подсчета лет и месяцев. Если приблизится ко мне кто-нибудь из Богов, да не утрачу я способности тотчас назвать имя его».

Имя Гильяно открывало все двери в мире. Древний род помнил и Шумер, и Вавилон, и Египет, и Рим. Гильяно никогда не умирали. Род их не прекращал быть. Гильяно уходили из жизни, чтобы вновь появиться на свет в семьях своих же братьев и сестер или даже своих детей. Они были одной семьей, они носили фамилию Гильяно и узнавали своих предков в своих детях. Они помнили прошлые жизни: те, дальние, – отрывками и вспышками, недавние, – от начала до конца.

Как была, в ночной сорочке, Ада сбежала вниз, по ступенькам. Каменный бассейн посреди холла. По две ступени с каждой из пяти сторон ведут на дно. Каждая ступень длиной во всю сторону. На этих ступенях во время жертвоприношений и казней стояли Гильяно, а на краю бассейна и вокруг него – те, кто лишь принадлежал Дому, но не являлся его плотью. Дно бассейна в такие часы было усыпано красно-белыми розами, которые впитывали кровь, как воду. А дон Гильяно стоял в центре рядом с тем несчастным, которого казнили или приносили в жертву, в руке у дона всегда был фамильный ритуальный нож. Теперь Ада знала: она сама стояла в рядах семьи на этих ступенях.

В Мемориальной гостиной взгляд заметался по фотографиям. Нет, она не узнавала этих людей. Они были чужими для нее. Но они будто рассказывали историю о большой семье, в которой не было детей. В семье рождались не новые души, а лишь души старинные, те, что помнили свои прошлые жизни. Потому что таков был Договор с Хранителями Дома, которые жили недолго, всегда оставаясь молодыми. Хранители поддерживали себя кровью, а для того, чтобы расти, им нужны были души. Они питались ими. И чем древнее была душа, чем она была выдержаннее, тем больше удовольствия получали Хранители. Это была их единственная радость.

И была в Доме пара, чья любовь длилась веками. «Самый прекрасный цветок в моем Саду», – сказал бы про их любовь Великий Садовник. Но вопреки любви и ожиданиям вместо ребенка они зачали чудовище.

Чужие истории сменялись калейдоскопом перед внутренним взором Ады, но вот она снова в Бронзовом дворце, стоит перед престолом Владыки.

– Запомни, – говорил ей Принц Ночи и Кромешной Тьмы, – чужая кровь изменит твою душу. Кровь всегда меняет душу, поэтому мы храним чистоту крови Дома Гильяно. Но если ты уйдешь, твоя кровь больше никогда не будет чиста. Готова ли ты уйти?

И она отвечала:

– Готова.

– Запомни, – говорил ей Принц Ночи и Кромешной Тьмы, – каждый, кто уходит из Дома, засыпает глубоким сном. И нет никакой надежды, что однажды он проснется. Во сне такой человек забывает, кто он и откуда пришел. И нет никакой надежды, что он вспомнит себя. Готова ли ты уйти?

И она отвечала:

– Готова.

– Запомни, – говорил ей Принц Ночи и Кромешной Тьмы, – хоть ты и забудешь себя, но твои горести не оставят тебя. То, что ты любила больше всего здесь, будет терзать тебя и там. То, чего ты больше всего боялась здесь, настигнет тебя и там. То, к чему ты стремилась здесь, к тому ты будешь стремиться и там. Но ты никогда не будешь довольна, потому что тот мир спящих – лишь бледная тень Дома пробужденных. Готова ли ты уйти?

И она отвечала:

– Готова.

– Что ж, – отвечал он, – за моим левым плечом дверь. Иди и открой ее. Не задерживайся в Саду, иди к калитке. Ты больше не кровь и плоть Дома Гильяно.

Среди переплетений цветов и листьев, скрещения шипастых драконьих хвостов в росписях китайских ваз Мемориальной гостиной ей почудились ехидные ухмылки.

«Схожу с ума. Боже, я схожу с ума», – бормотала Ада. Она не могла взгляда оторвать от фотографий. Казалось, она знала Ашера Гильяно, когда он был молод. Она может показать и его возлюбленную. Вот эта девушка. Невыразимо прекрасная, немного грустная, но все же улыбается перед фотографом. Может, он смешил ее, чтобы она хоть краешком губ улыбнулась? Рассмеялась над глупой шуткой, несвежим анекдотом, а фотограф времени не терял – выпустил магниевую птицу. Но обмануть эта приклеенная улыбка может лишь случайного зрителя, родную душу ей не обмануть. Стоило Аде разобраться в фотографиях, как сразу же напали сомнения. Нет. Не она. А кто? Она уже не могла сказать.

Даже не села – упала на подушки на ковре. Сон. Всего лишь сон. Ей приснился странный сон, который вдруг перешел в явь. Или она еще не до конца проснулась. Китайская раскраска стен била в глаза, хотелось закрыться от этой бесстыжей синевы. Ада легла ничком и одной подушкой закрыла голову. Выдумки, сказки. Нервы у нее на пределе. Она сама себя не узнает в этом Доме. Здесь все так устроено, чтобы человек потерял разум. Его окуривают с утра до ночи сигарами, поят в любое время суток алкоголем, искушают праздностью и роскошью, нежат на солнце, услаждают сказками. Проклятые сказки! Из-за них она помешалась. Из-за них, а еще из-за Яна. Зачем? Зачем нужно было любезничать и заигрывать с этим мальчишкой?