Цветочки Александра Меня - Юрий Пастернак

Разговор происходил в храме, после службы. Отец стоял на правом клиросе, а я – внизу. Он сказал: «Знаете, откуда он это взял? Вот отсюда!» – и поднял палец.

Цену каждому из нас он, разумеется, знал. Отец говорил, что его прихожане делятся на три категории: «бегущие по волнам», «пациенты» и «соратники». Была у него и другая классификация: «больные» и «очень больные». Шутил, конечно, но это была реалистическая оценка.

Однажды, после его лекции о бессмертии, я снова вернулся к теме перевоплощения: «Может быть, что-то в этом есть?» Отец мгновенно ответил: «Ну, если Бог захочет меня перевоплотить, я возражать не буду».

Фазиль Искандер

«Юмор – высший дар человеку, – говорил отец Александр, – из всех живых существ юмор чувствует только человек… Только человеку дано видеть себя смешным… Это отчасти божественный взгляд на себя…»

– А как же собака? – удивился я. – По-моему, она понимает юмор. Иногда даже улыбается.

– Ну, собака, – ответил отец Александр, ничуть не смутившись, – собака – почти человек.

Майя Кучерская

Отца Александра спрашивали:

– Почему вы хвалите любые стихи, которые вам приносят, даже и вовсе графоманские?

– Лучше уж пусть пишут стихи и верят в своё предназначение, чем пьют горькую, – отвечал отец Александр.

Владимир Леви

В беседе за чаем невзначай вывел однажды формулу успеха в любом деле:

– Концентрация минус сопли.

– Концентрация – понятно, а вот что такое сопли? – поинтересовался я.

– Соп-ротивление ли-чности, собственной личности сопливое сопротивление.

– А у тебя оно есть?

– А как же. Дай себе волю, только читал бы Диккенса да смотрел «В мире животных». Я и смотрю его…

«Сгущёнка имеет право на разбавление, и даже обязанность», – сказал он за чаем. Под сгущёнкой имел в виду сразу многое: и любимое лакомство наших школьных лет, страшно вредное сгущённое молоко, обычно бывавшее у него на столе, и жизненную серьёзность, и религиозное благоговение, и смысловую насыщенность текстов, и деловой график… Пропорцию необходимого и допустимого разбавления всегда точно чувствовал.

«Отмываем жемчужины, – говорил отец Александр. – Серые среди наших – редкие птицы, они кормятся по другим местам».

За стаканом вина он сказал мне:

– Когда-то хотел я пуститься в такое исследование: юмор Христа.

– Да?.. Но в Церкви…

– Из Церкви юмор изгоняет не Он. Абсолют юмора – это Бог. В божественном юморе, в отличие от человеческого, отсутствует пошлость.

– А в сатанинском?

– У сатаны как раз юмора нет. Но и серьёзности тоже. Сатана – абсолют пошлости. Дьявол начинается там, где кончается творчество.

– А что помешало исследованию?

– Всерьёз – пожалуй, не потянул бы. Это Соловьёву только было по плечу.

Я молча не согласился.

Очень редко и неохотно употреблял слово «самоусовершенствование» – «Слишком длинное, толстовски тяжеловесное, пока договоришь до конца, забудешь начало…» В этом состоянии просто жил, пребывал. Каждый день можно было заметить у него в доме и на рабочем столе маленькие обновления, рационализации – тут крючок поудобнее для одежды, тут стоячок для бумаг, тут стремянка, тут вазочка для цветов… «Эволюционирую, чтобы избежать революций. Хотя куда от них денешься…»

Марк Лукашевский

Десятилетие нашей молитвенной группы приходилось на декабрь 1990 года. Но мы как-то всё перепутали и решили, что десять лет исполняется в декабре 1989 года. И мы позвали отца Александра на Рождество к нам в группу (потом мы поняли, что эта ошибка промыслительна, так как это было последнее Рождество в его жизни). Собирались мы на даче в Салтыковке. Было много людей и среди них много детей. Соня Смоляницкая пришла с дочкой Надей, которая принесла с собой коробку с дуэльными револьверами. И дети с ними носились по дому. В какой-то момент отец Александр забрал эти револьверы и заткнул за пояс. Оказалось, мы не знали слов Рождественского тропаря. «Как, вы столько лет в Церкви и не знаете этого тропаря?! Если вы не выучите тропарь, я не знаю, что сделаю», – выговаривал отец Александр нерадивым прихожанам, размахивая игрушечным револьвером.

Андрей Мановцев

Вызывают как-то отца Александра в отделение КГБ г. Пушкино и серьёзно так спрашивают: «А знаете ли вы, что вами интересуется иностранная разведка?»

Отец Александр отвечает: «Разве я военный завод?»

Зоя Масленикова

Когда дел стало слишком много и отец Александр заметил, что суетится, то завёл себе череп. Называет его Толиком. Череп всегда стоит на письменном столе. И вот, когда в жизни возникают спешка и суета, он смотрит на Толика, и всё становится на свои места.

Елена Мень

Надежда Яковлевна Мандельштам мне всегда страшно нравилась. Я была от неё в восторге. Я бы могла с ней больше общаться, но я была молоденькая и глупая. Отец её тоже обожал. Они же оба с чувством юмора были! Я помню, как он написал ей стишки. Она тогда стала уже издавать свои книги за границей и получала гонорары, доллары… Поэтому всё покупала в «Берёзке». У неё была куча каких-то разных девочек, которые к ней приезжали, ей помогали, опекали. И она одевала их всех из «Берёзки», тратя на них кучу денег. Ей было это приятно. Она говорила: «Я в молодости не могла носить ничего красивого, давайте я вас одену». Надежда Яковлевна всё время курила «Беломор» и очень любила пить джин, который она покупала всё в той же «Берёзке». И отец написал стишок, над которым мы все очень смеялись:

Он ей прочитал стишок, они посмеялись. А потом я вытряхивала корзину с бумагами из его кабинета, одна бумажка вывалилась, я её раскрыла и смотрю – какое-то четверостишие – почему я запомнила, хорошая зрительная память, – и там был этот стишок. Он напечатал, прочитал ей, потом смял, выбросил и забыл.

Мариам Мень

Помню раннее пасхальное утро, ещё лежал снег. Мне, ребёнку, дали немного поспать после ночной службы. Но я не выспалась и пожаловалась бодро шагающему после бессонной ночи дяде Александру. А он сказал: «Ну сколько можно спать? Проспишь и Царство Небесное!»

Так и помню холодное утро, снег, поскрипывающий под его бодрыми шагами, длинную сутану священника и его звонкое, с вызовом: «Проспишь и Царство Небесное!»

Для меня и сегодня выспаться – это большое дело. Но иногда говорю себе, когда нет сил подняться с постели: «Да вставай же! Проспишь и Царство Небесное!»