Ханская дочь. Любовь в неволе - Ине Лоренс

— После такого дня ты, должно быть, очень устала, ложись в кровать, я расположусь на полу.

Сирин осторожно улыбнулась в ответ, но ближе не подошла.

— Без одеяла? Или ты собрался закутаться в военные карты? Они достаточно большие.

— И действительно! — Сергей подумал, не стоит ли попросить у караульных одеяло, но Сирин уже приняла решение: она сняла одеяло с кровати и протянула ему.

— Возьми! Я обойдусь без него — на кровати можно и так спать.

Он посмотрел на ее платье с глубоким вырезом и рукавами до локтя.

— В таком наряде? Да ты простудишься тут же!

— Никогда! Я — дочь степи! — запротестовала Сирин, но поняла, что ей не удастся переубедить Сергея. Она покачалась на кровати, испытывая ее прочность.

— Хоть она и неширокая, на двоих ее хватит. В конце концов, мы уже давно не спали под одним одеялом.

С этим было трудно спорить, правда, Сергей тогда не знал, что рядом с ним лежит женщина. Он напомнил себе, что необходимо выспаться, чтобы с утра выступить в поход, и постарался представить себе, что рядом с ним снова спит Бахадур. Почувствовав прежнее дружеское чувство, он обрадовался и предложил Сирин ложиться первой, она вытянулась на самом краю кровати, уступая ему место.

— Так ты свалишься! — возразил Сергей, осторожно устраиваясь рядом. Под его весом кровать прогнулась, и Сирин скатилась к центру. Она быстро повернулась к нему спиной и сжала кулаки. Его близость была ей приятна, но она чувствовала, что не готова еще к тому, чего он может от нее потребовать.

Сергей ощутил, что она замерла, жесткая, как доска, и натянул одеяло — на них обоих. Наверное, самая странная супружеская пара во всей России, — подумал он со вздохом и почувствовал, как от тепла ее тела в нем пробуждается желание, однако он понимал, что не может сейчас вступить в права супруга, чтобы не нарушить доверия, которое она к нему питала.

Тонкая нить симпатии, которая их связывала, тут же оборвалась бы, прояви он хоть малейшее нетерпение.

— Сирин, можно тебя спросить?

— Да, конечно, — Сирин дышала сдавленно, не зная, что ответить Сергею, если он спросит о причинах всего этого маскарада.

Сергей погладил ее по коротким волосам, обычным для мальчика и совершенно непривычным для женщины, и улыбнулся.

— Господи, что тебе только не пришлось пережить, ты действительно самая мужественная девушка на свете.

— Для этого не требовалось мужества. Это был приказ моего отца и Зейны, его любимой жены, которая выдала меня русским. Я только попыталась сделать все как можно лучше, — Сирин дернула плечами и понадеялась, что теперь Сергей замолчит, но он и не думал засыпать, напомнив ей с тихим смехом о первой части их похода от Карасука на запад.

— Я уже тогда все время о тебе думал, не мог понять, почему, но чувствовал, что меня к тебе тянет. И ненависть твою чувствовал всем телом.

— Я тебя не ненавидела, — ответила Сирин. Сергей не стал вдаваться в подробности, но заговорил об их приключениях и, наконец, о пощечине.

— Ты можешь меня простить? — спросил он наконец.

— Что? — усталость наконец взяла свое, и Сирин уже едва шевелила губами. Сергей рассудил, что лучше будет не тревожить ее и дать поспать.

— Спокойной ночи, — шепнул он ей на ухо и закрыл глаза. Было уже поздно, но сон все не шел к нему.

Он чувствовал, что Сирин успокоилась, и вскоре ее ровное спокойное дыхание дало понять, что усталость одолела страх. Вскоре она уже глубоко спала и тихо бормотала его имя, повторяя странные слова, которых он не мог разобрать, но почему-то был уверен, что Сирин повторяет; «Сергей, я люблю тебя».

В нем вспыхнула радость, согревавшая его куда больше, чем тепло ее тела. Пытаясь во сне устроиться поудобнее, Сирин прижалась к Сергею, снова пробудив в нем зов плоти, он представил себе, как она отдается ему, но от этого стало только хуже, и он сказал себе, что этот миг определенно не так далек. С этой приятной мыслью он заснул, и когда сигнал трубача пробудил его от короткого сна, он уже успел насладиться во сне всем, что надеялся вскоре разделить со своей юной женой.

Шведы были потрясены: ни один здравомыслящий офицер не мог ожидать, что русские перейдут реку. С точки зрения стратегии оставлять за спиной поток с быстрым течением было совершенно неразумно. Карл XII, считавший солдат царя лишь тупыми животными, идущими вперед только под ударами кнута, и отказывавший Петру Алексеевичу в личном мужестве, сначала не поверил донесениям. Когда разведчики подтвердили это, он сел в седло, чтобы лично во всем удостовериться. От увиденного у короля кровь прилила к щекам: тысячи русских солдат форсировали Ворсклу и возводили лагерь у деревни Яковцы.

Если бы он поверил первым сообщениям, о переправе двух русских полков, войску царя можно было бы помешать, но теперь же было поздно. Впрочем, ошибку эту король не счел фатальной — пришпорив коня, он поскакал в лагерь. Его позиции под Полтавой были слишком уязвимы, и он оставил только два полка, осаждающие город, а основные силы отвел на новые позиции у деревни Пашкаревка, которую считал удобной и для обороны, и для возможного нападения на русские линии.

Генералы вновь попытались убедить Карла, что лучше было бы отойти, покинуть Украину и вывести войско на запад, где в его распоряжении оказались бы запасы снаряжения и продовольствия и где можно было пополнить армию рекрутами.

Король, однако, остался при своем мнении. Большею частью упрямство его объяснялось клятвенными обещаниями Мазепы привести на помощь украинских казаков. Карл решил уничтожить русскую армию здесь, под Полтавой, более чем в тысяче миль от собственных границ и складов.

Исключая отдельные стычки между русскими всадниками с одной стороны и шведскими драгунами и казаками Мазепы с другой, ничего серьезного не происходило. Карл все еще надеялся перед решительным сражением взять Полтаву и овладеть ее складами. Казалось, само время застыло в ожидании дальнейших событий.

После короткой брачной ночи Сергей отправился в расположение своего отряда, а Сирин, которую теперь звали Татьяной, осталась в лагере под присмотром Екатерины. В последующие дни новоиспеченным супругам удалось увидеться едва ли пару раз, когда Сергей приезжал с донесениями в лагерь на Ворскле, более напоминающий крепость, и получал новые приказы. У них не находилось ни времени, ни возможности поговорить, и сердца обоих переполнялись невысказанным. Не раз Сирин была близка к тому, чтобы вновь надеть мужское платье и присоединиться к отряду Сергея, который со своими «степными чертями», как повсюду звали его всадников, охотился на шведов. По глупости она поведала о своем намерении Марфе Алексеевне, та всплеснула руками, а Екатерина прочитала ей мораль о том, как должно себя вести замужней женщине. Хуже было то, что после этого ее стали охранять как пленного, не оставляя ни малейшего шанса осуществить задуманное.