Ханская дочь. Любовь в неволе - Ине Лоренс

Когда он вышел, Екатерина хлопнула в ладоши, тотчас появились две крепкие служанки, которые зашнуровали вход.

Екатерина обернулась к Сирин и принюхалась.

— Тебе срочно нужна ванна, дитя мое, и, как видишь, мы уже все приготовили, — сообщила она.

Сирин сжалась, огляделась, пытаясь найти путь к бегству, но служанки крепко взяли ее и, несмотря на ожесточенное сопротивление, подтащили к ванне.

— Держите ее крепко. Раздевание беру на себя, — приказала Екатерина.

Сирин так отчаянно сопротивлялась, что прослушала сказанное. Служанки скрутили ей руки за спиной, и, когда Екатерина попыталась распахнуть ее кафтан, Сирин хотела ударить ее ногами, но Марфа Алексеевна была начеку и крепко держала ее ноги.

— Вот же дикая кошка! — перевела дух женщина.

— Пустите! — в панике крикнула Сирин, когда ее кафтан был разорван в клочья, а остатки полетели в угол. Когда она дернулась, несмотря на множество удерживающих ее рук, Екатерина рассмеялась, прижала ее к полу и разрезала маленьким ножом красную шелковую рубашку. Под ней открылась повязка, которой Сирин плотно перебинтовывала грудь. Весело прищелкивая языком, Екатерина разрезала и ее и коснулась указательным пальцем того, что скрывала тугая повязка. Не было никакого сомнения — перед ней женщина.

— Немного, но для девушки достаточно, — заключила возлюбленная царя. — А теперь я хочу посмотреть, верно ли устроено все остальное.

Свои слова она сопровождала действиями, и не успела Сирин опомниться, как оказалась совершенно голой, не в состоянии прикрыть наготу. Девушка почувствовала, как леденеет от ужаса и стыда. Впрочем, тотчас же стыд сменился дикой яростью: эта женщина с такой легкостью раскусила ее после двухлетнего маскарада. Она рванулась и попыталась высвободиться с помощью ногтей и зубов.

Екатерина отвесила ей оплеуху, которая была немногим легче полученной от Сергея.

— Или ты успокоишься, или я отдам тебя солдатам, которые тебя привели!

Сирин не поняла, что это была лишь пустая угроза, и покорно опустила голову. Тут Марфа издала сдавленный крик и подняла подвеску, которая обнаружилась среди платья девушки, она висела на кожаном шнурке, который Екатерина случайно разрезала вместе с рубашкой.

— Это дочка Натальи. Посмотри сюда, Катенька! — Левой рукой Марфа вытащила из-за пазухи тонкую золотую цепочку с точно такой же подвеской. — Наша мать подарила их нам, когда Наталье было двенадцать, а мне — семь лет.

Сирин наморщила лоб.

— Мою мать звали Наталья, — сказала она и ту же рассердилась, что так глупо выдала себя, еще не зная, какую игру с ней ведут.

Марфа обняла девушку и безудержно разрыдалась. Крепкие руки служанок все еще удерживали Сирин, не давая ей возможности освободиться, и девушка лишь недовольно фыркнула, беспомощно посмотрев на Екатерину.

Та улыбнулась, довольная, словно ей удалась какая-то особенная выходка.

— Как мы и предполагали, моя подруга Марфа Алексеевна — твоя тетка, дитя мое. Ты даже приходишься родственницей Петру Алексеевичу, ведь имя твоей матери — Наталья Алексеевна Нарышкина. Ее отец, твой дед, был Алексей Нарышкин, двоюродный брат матери царя.

Сирин только ошеломленно моргнула, не готовая принять эту новость.

— Марш в ванну — и отмывайся, от тебя несет. Хотя ты и племянница моей лучшей подруги, мне не составит труда выдрать тебя по голой заднице, — сказала Екатерина.

Прежде чем Сирин успела что-то сказать, служанки подняли ее и посадили в ванну, как малое дитя. Вода была горячее, чем в больших купальных бадьях, к которым она привыкла в России, и она вскрикнула, но через несколько мгновений девушка обмякла и не сопротивлялась, когда служанки начали тщательно отмывать ее, она даже ощутила некоторое удовольствие.

Марфа кружила вокруг ванны, как наседка вокруг единственного цыпленка. Каждый раз, глядя на Сирин, она вздыхала, сжимала руки и благодарила Казанскую Божию Матерь за нежданный подарок — новообретенную племянницу.

— Дитя мое, как, наверное, страдала ты от этих злых татар! — восклицала она.

Сирин хотела сказать ей, что она наполовину татарка и что в родном селении с ней ничего плохого не случилось. Однако Марфа не давала ей вставить ни слова, она задавала вопросы и сама тотчас отвечала на них, сочувствовала и вздыхала и наконец задала вопрос о судьбе своей сестры. На этом поток речи прервался, и Сирин наконец смогла ответить.

Екатерина не обращала внимания на то, что именно рассказывает Сирин ее подруге, она строила собственные планы.

— Мы сегодня устроим Петру Алексеевичу праздничный ужин и там представим ему твою племянницу. Конечно, там будут и молодые офицеры, и прежде всего Сергей Тарлов, у него глаза на лоб полезут, когда он узнает, кем в действительности был его прапорщик!

— Нет, только не Сергей! — испуганно вскрикнула Сирин. — Он никогда не должен узнать, что я женщина!

Екатерина заинтересованно наклонила голову:

— Не должен? Ах вот что! — И снова обратилась к Марфе: — Пошли кого-нибудь пригласить его и других участников той отчаянной компании, с которой мы познакомились в Санкт-Петербурге, Степана Разина и Семена Тиренко.

— Степана зовут Раскин, — машинально поправила ее Сирин.

— Тоже неплохо, — невозмутимо ответила Екатерина и кивком напомнила Марфе, что им пора идти.

Солдаты работали с удивительной быстротой: до обеда они не только разбили большой шатер, но и подготовили все для роскошного праздника. От факелов внутри шатра и на площадке перед ним все осветилось, как днем, разноцветье полковых и ротных знамен производило впечатление одновременно нарядное и торжественное, тамбурмажоры[20]позаботились, чтобы на празднестве играли только лучшие музыканты, кухня Преображенского полка приготовила угощения, о которых не смел мечтать простой солдат.

Все обладатели знатных имен и титулов во главе с царем собрались к заходу солнца. Здесь были князья Меншиков, Репнин и Голицын, все генералы, полковники и майоры соответствующих полков — среди них и Шобрин, прославленный захватом Бахадура, и даже кое-кто из офицеров более низкого ранга, никогда еще не присутствовавшие на столь торжественном мероприятии. Среди них были Степан Раскин и Семен Тиренко, которые, впрочем, сочли за лучшее забиться в угол шатра и тихохонько сидеть там, даже носа не показывая. К их радости, прислуживающий солдат принес водку и вино, так что, по крайней мере, можно было выпить для поднятия духа.

Внезапно Раскин махнул рукой, указывая на вход в шатер:

— Гляди, Сергей Васильевич пришел. А ведь еще утром говорили, что он у царя в немилости.

Получив приглашение прибыть на праздник, Сергей был удивлен не меньше своих друзей — впрочем, точнее было бы назвать это не приглашением, а приказом.