Император. Гибель царей - Конн Иггульден

— И ты позволишь им выгнать тебя отсюда? — с горечью спросил Крикс.

Спартак сжал его плечо могучей ладонью.

— А ты предпочитаешь ждать, пока они придут и убьют тебя? — мягко произнес он.

При этих словах Крикс опустил голову.

— Ты не понимаешь, ты, сын фракийской шлюхи! — произнес он, грустно улыбнувшись. — Теперь это и моя земля. Здесь я военачальник в твоем войске, молот рабов, раздробивший легион в его собственном лагере и еще два — в Мутине. В Галлии я буду дикарем в плохо выделанной шкуре. И ты тоже. Надо быть безумцем, чтобы отвернуться от всего этого богатства и власти и провести остаток жизни, дрожа и надеясь, что нас никогда не найдут… Послушай, теперь с нами Антонид. Он знает их слабые места. Не будь я уверен, что мы способны победить, то повернулся бы к ним задницей и исчез еще до появления первого легионера: но мы можем одержать победу. Антонид говорит, что их войска разбросаны по провинциям — они в Греции, Африке, везде. В стране недостаточно легионов, чтобы сломить нас. О боги, ты же видишь, что север совершенно открыт! Антонид уверяет, что в поле мы можем выставить трех человек против каждого легионера. Лучшего шанса у тебя не будет никогда в жизни. Те войска, которыми они располагают, мы разобьем, а потом Рим и все его богатства станут нашими. Все станет нашим!..

Он протянул ладонь и прошептал слова, которые они повторяли на протяжении всего восстания, с самого первого дня, когда поверили в возможность сломать порядок, существовавший веками.

— Все или ничего, Спартак? — произнес Крикс.

Гладиатор посмотрел на протянутую ладонь, этот символ товарищества, скрепленного клятвой. Затем уловил взглядом орла Мутины, прислоненного к стенке его шатра. После секундного размышления Спартак, решившись, глубоко вздохнул:

— Ну что ж, все или ничего. Уводим женщин и детей. Перед тем, как сообщим людям о нашем решении, я хочу видеть Антонида. Ты думаешь, за нами пойдут?

— Нет, Спартак, они пойдут за тобой — куда угодно.

Вождь гладиаторов кивнул.

— Тогда мы повернем на юг и ударим им в сердце.

— И вырвем его из груди ублюдков!..

Помпей велел Лепиду возглавить походную колонну, чтобы его легион задавал темп движения всему войску. Далее шли солдаты Перворожденного, во главе которых ехали Красс и Помпей. Приказ был совершенно ясен, и первые сто миль прошли со скоростью, которой требовал Помпей, не потеряв ни одного легионера.

Вечера в двух легионах проходили спокойнее, чем в дни похода по Фламиниевой дороге. Марш забирал у солдат все силы, и к моменту сигнала о ночевке они хотели только есть и спать. Даже Брут прекратил поединки, сведя счет с Домицием вничью — два поражения и две победы. В интервалах между их боями Кабера то приносил выигранные деньги, то уносил проигранные, с которыми очень не любил расставаться.

Всадники из экстраординариев приносили вести каждый день: они вели разведку далеко впереди основных сил. Донесения были короткими, и это вызывало тревогу, потому что никаких следов армии рабов найти не удавалось. Помпей посылал все новых разведчиков на север и на запад с приказом найти мятежников. Вслух об этом не говорили, но военачальники боялись, что на таком обширном пространстве рабы могут незаметно проскользнуть мимо легионов и нанести удар по беззащитному югу.

Каждый вечер военный совет выливался в яростные споры и столкновения характеров. Лепид делал вид, что не считает назначение во главу колонны проявлением недовольства Помпея, и чуть не наслаждался ролью командира передового легиона. Помпей же, выслушивая замечания легата, проявлял все меньшую сдержанность. Тот заявлял, что только благодаря ему легионы выдерживают темп, заданный Помпеем, но каждый вечер предупреждал, что им придется заплатить за скорость движения страшную цену. Он мастерски угадывал момент, когда терпение номинального заместителя Красса готово было истощиться, и тогда совет превращался в настоящее сражение между ними, причем Красс ничего не мог поделать. Юлий очень надеялся, что воевать Лепид будет столь же хорошо, как умел спорить.

После двух недель марша по западной дороге Лепид с видом триумфатора сообщил, что люди начали падать и их оставляют на сторожевых постах и в деревнях с приказом догонять армию после выздоровления. Сотни легионеров страдали от растяжений и волдырей, они продолжали идти, но страшно мучились по ночам. Воины оказались на грани полного истощения сил, и остальные легаты начали поддерживать Лепида, требуя отдыха для солдат. Помпей, невзирая на угрозу подрыва своего авторитета, неохотно разрешил остановку на четыре дня. Только экстраординарии не получили отдыха — Помпей разослал их, потребовав найти наконец армию рабов.

Вскоре всадники галопом прискакали в лагерь с новостями. Мятежники движутся на юго-восток, с гор на равнины. В тот же вечер фактический командующий армией собрал военачальников, чтобы сообщить им тревожные известия.

— Бунтовщики повернули назад, к Риму, и разведка доносит, что их уже больше восьмидесяти тысяч. К мятежникам присоединились все рабы севера.

Больше не имело смысла утаивать от командиров эти пугающие цифры — восставшие находились в нескольких сотнях миль от римского войска. Теперь, когда противника обнаружили, столкновение становилось неизбежным. Численность армии врага значения не имела, оставалось только выбрать наилучшее место для сражения.

— Если они идут на юг, то мы можем либо пойти им навстречу, либо ожидать здесь, — продолжал Помпей. — Что бы ни случилось, пройти мимо нас бунтовщики не должны, иначе мы потеряем Рим. Не тешьте себя иллюзиями: если они прорвутся сквозь наши шеренги, Рим падет, и мы потеряем все, что любили, как это случилось с Карфагеном. Если потребуется, будем стоять до последнего солдата. Внушите это своим людям. Отступать некуда, у нас нет безопасного убежища, чтобы перегруппироваться и ударить снова. У Республики остались только мы.

Как и остальные легаты, Лепид выглядел ошеломленным:

— Восемьдесят тысяч!.. Я не меньше других верю в наших солдат, но… необходимо вызвать подкрепления из Греции и Испании. Сенат не знал о масштабе угрозы, когда направлял нас сюда!

Впервые на слова Лепида Помпей отвечал спокойно:

— Я уже отправил гонцов в Рим, но мы-то уже на месте. Даже если обнажить границы, не считаясь с угрозой потерять все, что Республика приобрела за сотню лет, легионы из провинций не успеют подойти, чтобы принять участие в сражении.

— Но можно организовать отступление с боем до прибытия подкреплений! Восемьдесят тысяч сметут нас. Они обойдут фланги и окружат нас через час после начала битвы. Сражение невозможно!

— Скажи это своим воинам, тогда точно так и случится! — прикрикнул на легата Помпей. — На нас идут необученные солдаты, Лепид. По всей вероятности, рабы могли бежать через горы, но вместо этого им захотелось грабежа. А наши воины будут сражаться за свой город, за жизни родных и близких. Они разобьются о нас. Мы выстоим.

— Командир гарнизона в Мутине говорил, наверное, так же, — пробормотал Лепид не слишком громко, чтобы не вынуждать Помпея ответить, но командующий пристально посмотрел на легата.