Польские земли под властью Петербурга. От Венского конгресса до Первой мировой - Мальте Рольф

1905 год стал поворотным и для польского общества. Опыт революции не только привел к общей политизации жителей края, но и коренным образом изменил отношения между польскими и еврейскими группами населения653. И не в последнюю очередь самодержавие предстало в ином свете после того, как выяснилось, что угнетающая всех царская власть хотя бы на какое-то время могла пошатнуться. Исследователи справедливо подчеркивали этот аспект. Однако они не обратили достаточного внимания на то, как сильно революция 1905 года повлияла и на взгляды тех, кто непосредственно осуществлял имперское правление, как много она заставила их понять, изменила их базовые представления о том, какими способами надо справляться с неспокойным краем. 1905 год был ключевым годом и для управленческой элиты самодержавной России, и Царство Польское во многом стало для нее опытной лабораторией, где можно было выяснять, как в новой ситуации – в условиях революционных волнений и тех гражданских прав и демократических институтов, что были введены в качестве вынужденных уступок, – можно эффективно и долговременно осуществлять имперское владычество.

Если мы хотим понять действия управленцев в динамичной ситуации революции, то прежде всего следует обратить внимание на все более плотную череду столкновений и восстаний. Ведь не только логика действий революционных сил питалась «динамикой, которая, по сути, проистекает из собственной логики самоподдерживаемых и ширящихся насильственных процессов»654: арсенал мер представителей имперской власти под воздействием революционных событий тоже подвергался ускоренным изменениям. Им тоже пришлось столкнуться с собственной логикой революционной эскалации насилия. Слово «революция» выступает здесь прежде всего как эвфемизм стремительной утраты государством контроля над событиями. Это динамика, подпитываемая волнами насилия, интервалы между которыми сокращаются. Обеспечивают такое ускорение происходящие децентрализованно и неуправляемо столкновения между силами охраны порядка и их противниками. И дело тут не только в том, что использование насилия одной стороной повышает готовность к насилию у другой стороны. Дело прежде всего в том, что с каждой стычкой становится все очевиднее неспособность правящего режима поддерживать порядок. Видя, насколько прогнила государственная власть, ее антагонисты делаются увереннее, и их готовность к дальнейшей эскалации конфликта возрастает. Все больше и больше становится число участников, которые верят в то, что, раз колосс покачнулся, значит, он стоит на глиняных ногах и с помощью насилия его теперь можно будет повалить. И это тоже благоприятствует «собственной динамике несдерживаемого насилия», которая является мотором революций.

Вместе с тем первостепенное внимание в данной главе уделяется и попыткам властей остановить эту динамику. Как реагировали царские чиновники в Царстве Польском на фундаментальный кризис империи? Какие стратегии они использовали для прекращения революционных беспорядков? И какое влияние оказала временная утрата контроля над польскими территориями на иерархии страхов и образы врага, распространенные среди царских чиновников? Ведь революция, помимо всего остального, много чему их научила. В результате революционных потрясений и последствий Манифеста 17 октября люди, которые осуществляли имперскую власть, столкнулись с принципиально изменившимися условиями.

Хотя 1905 год и стал переломным, революция отнюдь не была изолированным событием. Первые сигналы ее приближения имели место задолго до того, как в Кровавое воскресенье 9 января 1905 года началась революционная буря. Уже современники воспринимали 1903–1905 годы как единый период смут, многочисленных восстаний против самодержавного строя и прогрессирующей эрозии государственной власти и ее авторитета655.

С точки зрения царского аппарата управления, события стали приобретать угрожающий оборот начиная с 1900 года. Это было особенно ясно в Царстве Польском. Контраст настроений между 1897 и 1900 годами был как нельзя более очевидным. В 1897 году имперские чиновники еще поддались эйфории от царского визита в Варшаву и генерал-губернатору князю Александру Имеретинскому казалось, что после многих лет напряженности стало возможным сотрудничество с умеренной частью польского общества.

Однако прошло всего три года, и тот же генерал-губернатор потребовал от Санкт-Петербурга обширных чрезвычайных полномочий для «усмирения» польских провинций656. Имеретинский докладывал о слиянии эскалации насилия со стороны городских низов с политической агитацией со стороны революционных партий. По его словам, особенно активистам Польской социалистической партии (или Польской партии социалистов, ППС) все больше и больше удавалось соединять социальное недовольство и общие антироссийские настроения с обещаниями, предлагаемыми «новыми», социалистическими учениями. Еще неполные два года спустя преемник Имеретинского на посту генерал-губернатора, Михаил Чертков, описывал обострявшуюся кризисную ситуацию в столь же драматических тонах: помимо «социалистической пропаганды» угрозу политическому спокойствию края несла усилившаяся «польско-католическая агитация»657.

Мы видим в официальных докладах сообщения о множестве отдельных «происшествий», которые свидетельствуют не столько о скоординированных выступлениях, сколько об общем распаде существующего порядка. Так, с 1900 года скачкообразно увеличилось количество символических поступков, которыми люди выражали свое несогласие признавать российское владычество: массово отказывались петь царский гимн, то и дело демонстративно выступали против русского языка или против имперских чиновников.

Начало Русско-японской войны в феврале 1904 года значительно радикализировало эту ситуацию в Царстве Польском. Не только участились конфликты, но и повысился уровень насилия в них. Если на рубеже веков властям доставляло головную боль такое орудие преступления, как нож, то теперь в официальных отчетах все чаще фигурирует револьвер. Быстрота и легкость, с которыми участники столкновений теперь стали применять огнестрельное оружие, сделала стычки более кровавыми и более опасными для местных чиновников. Эскалации насилия способствовало прежде всего сочетание трех факторов: скопление людей, алкоголь и владение оружием. То и дело из толпы производились выстрелы в блюстителей порядка658. Уже в 1904 году власть режима в Привислинском крае находилась, таким образом, в процессе распада – с нарастающей частотой следовали друг за другом беспорядки и нападения, угрожающая интенсификация общей культуры насилия характеризовала последние годы перед революцией.