Княгиня Ольга. Зимний престол - Елизавета Дворецкая

Теперь же он был страшен. Бледный, с застывшим лицом, он смотрел перед собой и будто видел Нави во всей их жути.

– Я… его… – коротко вдыхая, Ингвар выталкивал слова по одному, будто разучился говорить, – сейчас… велю…

– Погоди! – с трудом выдавил Мистина.

Он имел перед прочими то преимущество, что для него все случившееся не было неожиданностью. Но именно об этом никто не должен был знать.

Тородд, Острогляд и хирдманы повернулись к нему – по старой привычке ждать указаний от Свенельдича, который всегда знает, что делать, даже если никто другой не знает. Со всех сторон к княжьему шатру спешно собирались бояре и отроки. По стану уже шел слух, будто стряслась какая-то большая беда.

Ингвар, хотя и слышал голос побратима, слов, кажется, не понимал. Мистина подошел и остановился прямо перед ним.

– У них же кони! – внушительно произнес он, не решаясь прикоснуться к Ингвару. – Как мы без коней их догоним? Не на лодьях же по степи!

– Кони? – Ингвар перевел на него взгляд, и в нем мелькнуло понимание. – У болгар… Где Боян? Где этот йотунов певец? – рявкнул он. – В Ликостоме? Какого лешего он в Ликостоме? Он там людей собирает или в носу ковыряет? Ну? – Он шагнул к юнаку-гонцу, схватил за грудки и сильно тряхнул.

– Не ведаю я… – выдохнул тот, совершенно разбитый и обессиленный после всего. – Мне только было велено весть тебе передать…

– Так я еду к нему! – Ингвар оттолкнул болгарина и повернулся к своим людям: – Гримкель! Лодьи! В Ликостому! Гонцов в Несебр, в Преслав к Петру! Это война! Мне вошееды войну объявили!

Гримкель невольно глянул на Мистину. Тот коротко кивнул, и сотский отошел передать распоряжения. Видно было, что князь не в себе.

– Не ездить бы тебе самому! – сказал Тородд. – Что, если они и на тебя засаду…

– Возьми людей побольше! – поддержал Острогляд. – Я сам с тобой поеду!

– Я поеду, – утешил их Мистина.

– Ты бы остался, – качнул головой Тородд. – В такое время вы оба в одном месте…

– Вот поэтому ты и останешься. Родной брат князя – ты, а не я.

Предостережение было здравым, и князь двинулся вверх по мутно-зеленым водам Дуная во главе десятка крупных лодий. При нем было более трехсот человек – ближние дружины его и Мистины. Однако весть русы получили в конце дня, незадолго до сумерек, и на дорогу сегодня времени оставалось не так много. Ингвар и сам бы это понял, будь он способен лучше соображать. Но сидеть и ждать, зная, что его жена в руках печенега, он был не в силах, а переубеждать его никто не стал.

Остановились на ночлег почти в темноте, на знакомом длинном острове среди плавней – не раз бывали здесь, когда охотились или ловили рыбу. На самом сухом месте среди дубов и дикой груши поставили княжеский шатер, отроки наломали веток и устроились вокруг костров. Накрылись плащами с головой от комарья, но, несмотря на хмель от пира и усталость, мало кто спал. Больше ворочались, шептались, вполголоса обсуждали, что теперь будет. Радость бескровной победы в один миг сменилась ожиданием новой войны. А война с печенегами очень трудна и может быть бесконечной. Как греки откупались от русов, так русы откупались от степняков – ведь сражаться пешими с конным войском, которое еще невесть где объявится, было невозможно.

Сам Ингвар даже не думал ложиться – сидел у костра, глядя в огонь. Мистина обосновался напротив, тайком изучая лицо побратима. Сам он не спал вторые сутки. И чувствовал себя так же, как в тот день два года назад, когда вывел свое войско в поле под Гераклеей и вглядывался, сидя верхом, в ровные ряды греческой пехоты. В ее хвостатые стяги с крестом и значки. Слышал пение труб и дружные крики «Кирие элейсон!». Знал, что решается судьба – его собственная, его дружины, войска, всей Руси. Тогда он перед битвой молился на свой меч и целовал его, призывая дух Тюра и Ярилы, богов воинский отваги и удачи. Сейчас, в этой тишине, под треск костра, гуденье комаров, шелест тростника, кваканье лягушек и плеск рыбы в заводях тоже решается судьба. И его, Мистины, и еще многих людей, и всей Руси. Но какого бога призывать теперь? Не стоит привлекать внимание богов к столь неблаговидным делам. Оставалось полагаться на себя, но к этому Мистине было не привыкать.

Через какое-то время он встал, обошел костер и сел рядом с Ингваром. Едва ли тот сейчас услышит кого другого. Мистина заварил эту кашу, ему и расхлебывать. И все это он затеял не для того, чтобы погубить князя и дружину в бесполезной распре.

Ингвар вскинул на него глаза, но ничего не сказал.

– Послушай меня… – начал Мистина и, повернув голову, взглянул в лицо побратиму: – Опомнился немного?

– Жма его возьми… – буркнул Ингвар, но теперь и взгляд его, и голос были его собственные, а не берсерка в боевом безумии.

Слепящее и глушащее потрясение прошло, и теперь он отчетливо ощущал свою боль, унижение и ожидание самых тяжких последствий.

– Что мы сейчас делаем? – неспешно начал Мистина. – Едем в Ликостому. Берем у Бояна коней. Захочет он их дать, не захочет – неважно. Сколько их у него может быть, в Ликостоме? Самое большее – сотни две. Сажаем паробков верхом. Твоих и моих. Они хотя бы умеют в седле держаться. Может, Боян сколько-то даст… Нет, Бояновых перебили, значит, Самодар, боярин тамошний. Даст, положим, еще сотню. И мы с тремя сотнями поедем догонять Ильбугу… У него люди в седле родились, и кони у них есть заводные. У нас нет. Догоним?

Ингвар покосился на него, но промолчал. Он понимал, что в словах побратима есть здравый смысл, но сейчас это ничего не решало.

– Ну а даже если и догоним, – продолжал Мистина, – вошеедов шесть тысяч. Перестреляют нас, как зайцев, с седла не сходя.

Ингвар молчал. Перед его глазами разворачивалось все то, что побратим описал. Никак иначе оно быть и не могло.

– Да пусть… постреляют… – прохрипел он наконец. – Чем я… с таким позором… домой ворочусь. Жену… почти из рук… мало что не из шатра… какой-то вошеед вонючий… и ведь я знал…

– Что ты знал? – Мистина поднял брови.

У него упало сердце; будто невидимая петля захлестнула горло. И в этот миг он отчетливо понял: страшно не погибнуть, страшно оказаться предателем в глазах побратима.

– Что он ее хочет, жма! – Ингвар ударил кулаком по песку. – Пять раз поясом обмотался! Пять верблюдов, йотуна мать! – передразнил он, вспомнив рассказ Ильбуги о давнем сватовстве Едигара. – Йотун им в рот и его верблюдам тоже! Как я мог ее из рук выпустить, пока они поблизости были!

– У нас был союз!

– Они сочли, что я нарушил слово и разорвал союз. И разорвали его сами. Взяли то, чего хотели. Ох, как этот клюй надо мной смеется… – с ненавистью протянул Ингвар и помотал головой.

На ум лезли видения: что сейчас происходит между его женой и Едигаром, давая тому право над ним смеяться… От этого хотелось вонзить себе в горло собственный скрам.