История московских кладбищ. Под кровом вечной тишины - Юрий Рябинин

На другом берегу Кровянки теперь проходит третье транспортное кольцо. Всем проезжающим по этой дороге с внутренней стороны неплохо виден уже слегка позеленевший, что даже кстати для погребенного магометанина, памятник: в вихре танца застыл статный горец в бурке и в высокой папахе. Это король танцевального искусства Махмуд Эсамбаев.

Вблизи прежнего места захоронения М. Эсамбаева, буквально следом по дорожке, стоит строгий черный обелиск в человеческий рост с надписью золотом: Бажаев Зияуди Юсупович 1960–2000. Это один из крупнейших российских промышленников 1990-х. Промышлял он, кажется, нефтью. З. Бажаев трагически погиб при авиакатастрофе вместе со своим компаньоном — известным в свое время журналистом Артемом Боровиком.

Чуть левее Бажаева стоит высокий гранитный монумент, на котором изображен военный в анфас. Надпись: Герой Советского Союза контр-адмирал Аббасов Абдулихат Умарович (1929–1996). Адмирал Аббасов был первым командиром атомной подводной лодки серии «К». Впоследствии возглавлял морское училище. И теперь на многих кораблях российского флота служат его ученики. Это, наверное, лучшая память о человеке — оставшиеся ученики.

В глубине кладбища находится невысокий добротный обелиск с примечательной надписью: Афганский командир полка Вакиль Ахмед хан родился в 1903 году скончался 23 июля 1931. Спи спокойно, дорогой брат. Теперь можно лишь предполагать, как именно афганский полковник оказался на московском кладбище. В 1920-е годы в Афганистане у власти находилось дружественное Советскому Союзу правительство короля Амануллы-хана. Но в январе 1929-го в результате устроенного англичанами мятежа король вынужден был эмигрировать. Очевидно, и некоторые сторонники Амануллы-хана не смогли оставаться на родине при новой власти.

В старину не так уж и редко кладбища в Москве появлялись на местности довольно рельефной. Но ни одно из ныне существующих «чумных» не сравнится по местоположению с татарским: склон Андреевского оврага, густо покрытого надгробиями с полумесяцами, действительно впечатляет. Некоторые дорожки, уходящие вниз, к Кровянке, настолько круты, что, пожалуй, для человека почтенных лет они даже и непреодолимы. К тому же на кладбище множество тупиков: вроде идешь по относительно просторной дорожке, но затем она становится все уже, загибается раз, другой, и вдруг упирается в чью-то оградку. Конец пути. Поворачивай случайный посетитель назад.

Теснота на татарском кладбище потрясающая. Здесь, в отличие от старых московских русских кладбищ, почти не встречаются заброшенные, или, по крайней мере, безымянные, могилы. Для невеликого магометанского некрополя это было бы непозволительной роскошью. Сейчас на некоторых кладбищах для магометан выделены отдельные просторные участки. Но разве эти участки по своему культурному значению могут сравниться с отдельным и к тому же историческим, мемориальным кладбищем!

Но, кажется, сама благодарная столица припасла свою гостеприимную землю для москвичей-магометан. Между кладбищами Даниловским русским и татарским сохранилось практически свободное пространство, по площади приблизительно равное последнему. Вряд ли находящийся там автосервис, что ютится в полудюжине допотопных сараев, можно считать важным муниципальным объектом, ни в коем случае не подлежащим упразднению. Прирезать эту территорию к татарскому кладбищу было бы истинно по совести, по справедливости: московские магометане, издревле живущие в столице и сделавшие для нее много полезного, составляющие значительную часть населения города, вполне заслуживают иметь в центре Москвы большой благоустроенный мемориальный некрополь.

За многие годы путешествий по московским кладбищам нам неоднократно случалось быть свидетелями такой картины: у самого входа стоит очередь, — калитка узкая, а людей много, — не могут посетители быстро, без заминки попасть в ограду. Но тут же, у самой калитки, нараспашку раскрыты кладбищенские ворота — проходить можно свободно, без сутолоки, однако визитеры их будто не замечают. Назад, с кладбища — да! — через ворота выходят многие. Но внутрь, на территорию, через них идут лишь единицы. В большинстве же своем люди предпочитают вставать в очередь в калитку. Иногда бывает даже так: человек, машинально или увлекшись беседой, пошел было в ворота, да вдруг, будто спохватившись о чем-то, резко переменил направление и, прихватив за рукав спутника, направился туда, где и без того тесно — все-таки в калитку.

Чем же руководствуются люди, поступая таким образом? Оказывается, по поверью, входить на кладбище через ворота — дурная примета: это путь для тех, кто уже не в состоянии передвигаться самостоятельно, кого сюда на дрогах привозят, и живым никак не следует им уподобляться, а идти своим особенным путем, — а то пройдешь этак через ворота на кладбище, и, глядишь, самого скоро повезут тем же манером…

Русская примета неискоренима. Много веков Церковь учит, что приметы — натуральное суеверие. И верить в них грешно, да и просто неумно. Но никакие увещевания не помогают! — знай по приметам живет русский человек: и на дорожку всегда присядет, и через порог ничего не передаст, и по дереву постучит трижды, чтобы не сбылось что-нибудь нежелательное, а забудет чего где, так, вернувшись, в зеркало посмотрится, и не приведи Господь ему присвистнуть дома — верное дело, «высвистит» кого из близких, и родительский гроб не понесет — не то самому следом быть вынесену! А уж икона упала — пиши пропало: «к упокойнику»!.. Нет числа нашим приметам.

Но вот представим, что случилось невероятное: вняли разом вдруг все русские люди многовековым увещеваниям и отказались от своих примет, забыли их напрочь. Будем ли мы русскими в таком случае? Приметы — это душа народа, его характер, это система особенного национального мировосприятия. Рассказывают, к руководителю одной поволжской республики обратилась местная интеллигенция с предложениями о мерах по сохранению и развитию их национального языка. Но проблема-то эта, естественно, требует известных вложений. Чиновник нахмурился и выдал: ну и не будет языка, что за беда?! народ-то останется! Понятно, для чиновников мы «людские ресурсы», «электорат» и т. п. Но ровно так же, пусть даже неосознанно, из самых благих побуждений, поступают и иные достойные лица, когда учат о вредности народных примет и призывают отказаться от них. Да, верить в приметы, может быть, и не следует, но знать и соблюдать их так же важно, как хранить родной язык.

Итак, мы войдем на кладбище непременно через калитку, даже если это будет связано с некоторой заминкой.

Когда вообще можно посещать кладбища? Ответ единственный и безусловный: всегда, в любой день и час, когда только душа пожелает навестить родную могилу. И счастлив тот, у кого такие душевные порывы не редкость. Опять же Церковь ограничивает свободу посещения кладбищ мирянами. В частности, не одобряет таковые визиты в Пасху, в другие большие праздники. Мотивация обычно следующая: праздники — это радость, ликование, и в такой день человеку, прежде всего верующему, не место на кладбище, в этой юдоли скорби и слез. Но в данном случае мы сталкиваемся с примером, когда древние церковные правила, во-первых, не соответствуют сложившимся традициям, и, во-вторых, не учитывают новых реальностей.