Две королевы - Джон Гай

В конце записки Сесил написал следующее: «Athalia interempta per Joas[h] regem» — «Аталия[53] была убита, чтобы Иоаш смог стать царем». Это один из самых откровенных комментариев, которые он когда-либо давал. Отсылка к Ветхому Завету, Второй книге Паралипоменон — тому самому тексту, который использовал Нокс для оправдания вооруженного сопротивления «идолопоклонническим» женщинам-правителям. Аталия стала самым подходящим примером. Она (как и Мария) была королевой Израиля в течение шести лет, но ее нравственное падение стало причиной того, что первосвященник и знать объединились, свергли ее и убили вместе с другими идолопоклонниками. Знать заключила завет с Богом и возвела на трон царского сына Иоаша, которому было всего шесть лет (намек на сына Марии, принца Джеймса, которому исполнился год). Аталию убили, а знать правила от имени царя Иоаша до достижения им совершеннолетия — точно так же, как череда регентов и их союзников пытались править в Шотландии.

Когда Сесил писал свою записку, он видел в происходящем руку Господа. Он воспринимал библейский текст (вслед за Ноксом) как пророчество, применимое к Марии. Этот документ свидетельствует, что он не исключал цареубийства. Для Сесила — паука, плетущего свою сеть из Лондона, это был самый короткий путь от круглой башни Лох-Ливена к обитому черной тканью эшафоту в замке Фотерингей. Его мантрой всегда была «безопасность» Елизаветы, и он считал Марию инициатором и вероятным выгодоприобретателем международного католического заговора с тех пор, как ее герольды кричали: «Дорогу королеве Англии!» — когда она шла в часовню вместе с дофином.

Трокмортон оказался меж двух огней — противоречащими друг другу политическими курсами Елизаветы и Сесила. Он признавался графу Бедфорду: «Ни разу в жизни мне еще не поручали такую хлопотную и опасную миссию». Лорды беспрерывно повторяли ему, что Мария «не поддается никаким уговорам расстаться с лордом Босуэллом, своим мужем, а клянется жить и умереть с ним». Но ему никогда не позволят увидеться с ней и услышать эти слова самому, как и ей не позволят увидеться с ним. Лорды говорили Трокмортону то, что они (и Сесил) хотели донести до Елизаветы. Они несколько раз обещали, что если Мария разведется с Босуэллом, то сможет вернуться на трон. Но это было не серьезное предложение, а скорее тактика затягивания, чтобы успокоить Елизавету, которая все больше раздражалась и угрожала начать войну, чтобы освободить Марию из заточения. Все это время Мортон и его ближайший союзник, лорд Линдси, строили планы сместить Марию или заставить ее отречься.

24 июля 1567 г., ровно через три месяца после похищения Босуэллом, Мария лежала в постели, слабая и отчаявшаяся после выкидыша, когда на лестнице, ведущей в ее башню, послышался звук шагов. Вошел Линдси в сопровождении делегации лордов. Перед Марией выложили три документа. Первый гласил, что истощение физических и душевных сил больше не позволяет ей выполнять обязанности правителя, и она отрекается в пользу своего сына и санкционирует ее коронацию. Во втором Морей, который поспешно возвращался из Франции, назначался регентом принца Джеймса вплоть до совершеннолетия мальчика. Третьим был указ о назначении Мортона и других лордов временными регентами, пока Морей не возьмет бразды правления в свои руки.

Сначала Мария отказалась что-либо подписывать. Увидев ее колебания, Линдси приказал ей вставать и собираться, поклявшись, что ее высадят на пустынный остров посреди моря или бросят в озеро. Затем он пригрозил перерезать ей горло.

У Марии не было выбора; она не могла знать об угрозе Елизаветы начать войну, чтобы ее защитить. Она расплакалась, потом поставила подпись под каждым документом, но нашла в себе силы воскликнуть: «Когда Господь снова освободит меня, я не признаю этого, потому что это сделано против моей воли».

Пять дней спустя лорды короновали принца Джеймса в приходской церкви в Стирлинге. Это была самая немноголюдная коронация в истории Шотландии. Мортон произнес клятву вместо годовалого младенца, а Нокс прочел проповедь. Затем лорды устроили спектакль. Они приказали зажечь больше тысячи костров в городах и деревнях страны, а пушки Эдинбургского замка дали залп. Но настроение оставалось мрачным. «Похоже, — сухо отмечал Трокмортон, — народ меньше радуется коронации нового правителя, чем печалился из-за отречения королевы». Несмотря на сдержанную реакцию людей, было совершенно ясно, что все просто хотят стабильности, а за пределами Эдинбурга поддержка новому режиму практически отсутствовала.

Узнав о вынужденном отречении Марии, Елизавета тут же вызвала к себе Сесила. Он получил записку в пять часов пополудни, а когда предстал перед королевой, то на него обрушилась (как он сообщал Трокмортону) «великая обвинительная речь», на том основании, что он не смог помочь Марии. Елизавета редко так сердилась. Она буквально лишилась дара речи от ярости. Сесил, по его словам, отвечал «осторожно, как только мог», но все было тщетно. Елизавета так разозлилась, что снова угрожала войной. Это был уже привычный для них спор относительно природы монархии и власти. Мария была помазанной королевой и отвечала только перед Богом. Елизавета хотела наглядно продемонстрировать, что не потерпит подобного. Она явно имела в виду своих английских подданных. Теперь уже Елизавета, а не Мария, опасалась возможного «эффекта домино». Сесил искусно парировал, что объявление войны может спровоцировать то, чего больше всего боялась Елизавета, — Марию просто убьют под покровом ночи. Он сознательно напускал туману, чтобы помочь своим шотландским союзникам, поскольку прекрасно понимал, что со временем гнев Елизаветы утихнет. Впоследствии он позволил себе пошутить, что этот процесс обычно занимает от трех до шести недель.

После отречения Марию содержали в еще более суровых условиях. Морей вернулся в Эдинбург 11 августа, а когда через несколько дней приехал к сестре, она, горько плача, пожаловалась ему на неприемлемое обращение. Морей, как всегда холодный и расчетливый, не выказал сочувствия и симпатии, а отругал Марию и прочел лекцию о том, каким должен быть правитель. Они проговорили до часу ночи, пока у нее не закончились силы.

На следующий день они начали с того, на чем прервались. Морей вел себя мягче, но им руководила хитрость, а не доброта. Его цель была очевидна. Он хотел, чтобы сестра пообещала не предпринимать попыток побега и не искать помощи у Англии или Франции. Он использовал все известные ему методы психологического давления, чтобы вызвать у нее чувство благодарности, то угрожая ей, то успокаивая, обещал воспрепятствовать жестоким планам Линдси и его друзей, если она будет сотрудничать — хотя на самом деле они исполняли его поручения.

Морей добился того, чего хотел. Мария «обняла его и поцеловала, выказала свое удовольствие и потребовала ни в коем случае не отказываться от регентства, а принять его, поскольку таково ее желание». Так Морей окольными путями добился ее согласия на то, что раньше она приняла бы только под давлением. 22 августа его объявили регентом. Он стоял во главе лордов, которые восемь лет назад сместили мать королевы Марии, а теперь то же самое проделал и с ней самой. Но борьба была еще далека от завершения.