Нина Берберова, известная и неизвестная - Ирина Винокурова

17 октября 1942 года, интерпретируя его как прямое свидетельство пылких симпатий Берберовой к немцам [Эткинд 1980, II: 292]. И хотя оригинал письма говорит о том, что Полонский изложил его содержание «в искаженном и утрированном виде» [Шраер 2010: 29], читатель журнала знать об этом не мог.

Эта публикация нанесла Берберовой ощутимый удар, для нее многократно усиленный тем, что дневник Полонского принес в редакцию лично Эткинд[1069]. Он же написал к нему предисловие, где содержались такие строки: «…дневник пронизан высокими гражданскими чувствами: отвращением к расизму любого вида, и не только к нацистам, оккупантам Франции, но и тем русским, которые с ними вступали в сотрудничество или даже выражали им сочувствие» [Эткинд 1980, I: 267][1070].

Конец этой фразы целил прямо в Берберову, что Эткинд, естественно, сделал сознательно. В прошлом фронтовик, он был совершенно не склонен относиться к подобным вещам с пониманием и снисхождением. Свою позицию Эткинд недвусмысленно выразил в «Записках незаговорщика», сообщая читателю, что его «идеалом человека остается Ариадна Скрябина, дочь великого композитора, русская дворянка, которая в годы нацистской оккупации приняла имя Сарра, и погибла» [Эткинд 1977: 424][1071].

Разумеется, Эткинд и раньше догадывался, что Берберовой до такого «идеала человека» далеко, но что настолько далеко, видимо, не представлял, пока не прочитал дневник Полонского, и это сразу настроило его резко враждебно. Неслучайно переписку с Берберовой Эткинд не станет включать в объемистый том своей корреспонденции [Эткинд 2012], вышедший уже после его кончины, но подготовленный им самим.

Да и былая убежденность, что Берберова обладает «редчайшим талантом увлекательности», о чем бы она ни писала, мгновенно испарилась. Ее следующий труд, «Железную женщину», Эткинд оценит крайне низко, заметив в письме одному из своих знакомых, что о «Муре Будберг» Берберова «написала скверно, обеднив эту героиню великого триллера»[1072].

И хотя до прямой конфронтации дело, видимо, никогда не дошло, все было ясно без слов. А потому Берберова не стала делать ни малейших попыток объясниться с Эткиндом, понимая, что все объяснения могут привести только к громкой ссоре. А ссоры, и тем более громкой, ей вряд ли хотелось. Об общении с Эткиндом Берберова собиралась рассказать в продолжении автобиографии, и жертвовать этим сюжетом было бы досадно. Правда, судя по плану книги, она думала сделать упор на первые, беспримесно идиллические годы знакомства, оставив позднейшее развитие событий за кадром.

* * *

На Западе оказались со временем и близкие друзья Эткинда, а также давние корреспонденты Берберовой: Л. З. Копелев и Р. Д. Орлова. Под серьезным подозрением властей они находились уже много лет, и ситуацию, естественно, усугубило появление автобиографической книги Копелева «Хранить вечно», вышедшей в издательстве «Ardis» в 1975 году [Копелев 1975].

Упоминая в одном из писем к Берберовой эту книгу, Копелев писал: «Если найдете время [ее] прочесть, то узнаете обо мне или о некоторой части моих (наших!) соотечественников кое-что такое, что, может быть, дополнит Ваши представления о нас, людях современной России»[1073].

У Берберовой, разумеется, время нашлось. Немедленно купив и начав читать «Хранить вечно», она с первой же оказией сообщила Копелеву, что книга производит «очень сильное впечатление»[1074]. К этой теме Берберова вскоре вернулась в письме к Орловой: «…кончила “Хранить вечно” и под впечатлением этой вещи была много дней. Есть страницы незабываемые. Твердая рука и организованная мысль чувствуются в каждой с троке»[1075].

Но Берберова, естественно, понимала, что издание такой книги не может пройти для автора безнаказанно. Копелев описывал, как вели себя бойцы Красной армии на территории Германии и как он, фронтовой переводчик и политпропагандист, был арестован и получил тюремный срок за попытку защитить гражданское население от грабежей и насилия.

А потому Берберова задавала Орловой взволнованные вопросы: «Но что у вас обоих впереди? Как вы оба будете строить свою жизнь? Ч е м жить? Как жить? С кем жить? Все это беспокоит не только меня, но и других, которые читали “Хранить”…»[1076] Предполагая, что Копелевым рано или поздно придется эмигрировать, Берберова спрашивала, есть ли у них приглашения из западных университетов, выражала готовность прислать любые нужные книги, помочь любыми советами[1077].

Отвечая Берберовой, Орлова писала, что ее отзыв на «Хранить вечно» им очень дорог, что они с благодарностью примут все ее советы, но о том, что их ждет впереди, она не имеет никакого представления. Приглашения из западных университетов, конечно, поступали, но воспользоваться ими до сих пор не удавалось.

Постоянно беспокоясь о Копелевых, Берберова не упускала ни малейшей возможности, чтобы передать им письмо или хотя бы привет. А когда в 1977 году книга Копелева вышла в переводе на английский и в прессе появились первые отзывы, Берберова оперативно переслала ему одну из рецензий.

Между тем обстановка в доме Копелевых становилась все тревожнее. Как Берберовой сообщила приехавшая из Москвы знакомая, у них снова была милиция. В этот день Берберова записала в дневнике: «Все новости из России ужасные касательно жизни там и репрессий. <…> Копелев, вероятно, будет изгнан…»[1078]

Опасения Берберовой вскоре подтвердятся. В ноябре 1980 года Копелевым разрешили выехать в ФРГ, дав визу на год, но не прошло и двух месяцев, как их лишили советского гражданства. Это означало разлуку, возможно бессрочную, с родными и друзьями, а также, естественно, необходимость устраивать жизнь в чужой стране… Правда, найти профессорское место, сначала временное, а потом и постоянное, «германисту» Копелеву удалось без труда. Из Америки, в свою очередь, поступили предложения – прочитать лекцию, выступить с докладом, причем уже не только Копелеву, но и «американистке» Орловой. В сентябре 1981 года они прибыли в США, собираясь пробыть там несколько месяцев.

Первой остановкой в этом длительном турне был Нью-Йорк, где и состоялось их личное знакомство с Берберовой, специально приехавшей для этой цели из Принстона. Как напишет ей позднее Орлова, «встреча с Вами стала одним из главных событий богатой событиями американской поездки»[1079]. Берберова, несомненно, была тоже рада встрече, хотя подробности неизвестны: дневник за это время она не сохранила.

Видимо, тогда же она обещала прислать им «Железную женщину», которая должна была выйти в ближайшие месяцы, и это обещание, естественно, выполнила. Вскоре от Орловой пришел ответ, занявший пять машинописных страниц. Письмо начиналось с комплиментов («прочитала Вашу книгу, не отрываясь»), но затем шли десятки постраничных замечаний, которые сама Орлова назвала (не без оснований) «придирками». Неслучайно в самом конце письма она, как бы пытаясь оправдаться, укоряла себя за излишнюю въедливость:

Неожиданно для себя написала Вам много, может быть, и слишком много. Но так мы все научились, тем, кого я уважаю, – а мне не надо доказывать, как я уважаю Вас, – пишу именно так, откровенно, без умолчаний и даже не слишком выбирая выражения. Очень надеюсь, что Вы на меня не обидитесь. Целый кусок, и какой важный, из нашего затонувшего прошлого поднялся на поверхность, – вот и надо Вас только за это благодарить, а еще целый авантюрный роман – жизнь Вашей героини, а я еще придираюсь к Вам…[1080]

Главная «придирка» Орловой заключалась в том, что о Будберг она узнала слишком мало и затруднилось бы сказать о ней что-нибудь конкретное: «…о времени – масса документов. <…> А о ней – немного»[1081]. На это Берберова сухо отвечала, что большинство