Книга вампиров - Вадим Деружинский

В разделе «Сказания о чародействе» Сахаров приводит «Чародейскую песню солнцевых дев», о которой пишет:

«Чародейская песня солнцевых дев, по сказанию чародеев, поется при брачной жизни огненного змея с девушкою. Смешение русских слов со звуками совершенно неизвестными заставляет думать, что она переделана русскими на свой лад».

Могу предположить, что «неизвестные звуки» — это какой-то мордовский или иной финский говор — один их тех, на котором в средние века еще говорило население Московии, активно славянизированное только в последние три века.

«Во всем доме — гилло магал сидела солнцева дева. Не терем златой — шингафа — искала дева; не богатырь могуч из Ноугорода подлетал; подлетал огненный змей. — Лиф лиф зауцапа калапуда. — А броня не медяна, не злата; а ширинки на нем не жемчужены; а шлем на нем не из красного уклада; а калена стрела не из дедовского ларца. — Пицапо фукадалимо короиталима канафо. — Полкан, Полкан! разбей ты oгненного змея; ты соблюди девичью красу солнцевой девы. — Вихадима гилло могал дираф. — Из-за Хвалынского моря летел огненный змей по синему небу, во дальнюю деревушку, во терем к деве. Могуч богатырь. — Шиялла шибулда кочилла барайчихо дойцофо кирайха дина. — Во малиновом саду камка волжская, а на камке дева мертвая, со живой водой, со лютой свекровью, со злым свекром. Убит огненный змей, рассыпаны перья по Хвалынскому морю, по сырому бору Муромскому, по медяной росе, по утренней заре. — Яниха шойдега бираха вилдо. — А наехал злой татарин и узял во полон солнцеву деву, во золотую орду, к лютому Мамаю, ко нехристу бусурманскому, ко проклятому бархадею. — Уахама широфо».

В разделе «Народный дневник» Сахаров приводит рассказ о кикиморе, где так же фигурирует «огненный змей» (а также вампир-призрак и полтергейст). Из рассказа видно, что «кикимора» — это ребенок, родившийся от связи вдовы со своим «умершим» мужем-вампиром. Народная логика объясняла вампиризм тем, что, мол, нечистая сила не может сама по себе продолжить свой род, а потому и использует для этого такой метод:

«Живет на белом свете нечистая сила сама по себе; ни с кем-то она, проклятая, не роднится; нет у ней ни родного брата, ни родной сестры; нет у ней ни родимого отца, ни родимой матери; нет; у ней ни двора, ни поля, а пробивается, бездомовая, где день, где ночь. Без привету, без радости глядит она, нечистая, на добрых людей: все бы ей губить да крушить, все бы ей на зло идти, все бы миром мутить. Есть между ними молодые молодцы, зазорливые. А и те-то, молодые молодцы, прикидываются по-человечью и по-змеиному. По поднебесью летят они, молодые молодцы, по-змеиному, по избе-то ходят они, молодцы, по-человечью. По поднебесью летят, на красных девушек глядят; по избе-то ходят, красных девушек сушат. Полюбит ли красну девицу-душу, загорит он, окаянный, змеем огненным, осветит он, нечистый, дубровы дремучие. По поднебесью летит он, злодей, шаром огненным; по земле рассыпается горючим огнем, во тереме красной девицы становится молодым мо-лодцем несказанной красоты.

Сушит, знобит он красну девицу до истомы. От той ли силы нечистые зарожается у девицы детище некошное. С тоски, со кручины надрывается сердце у отца с матерью, что зародилось у красной девицы детище некошное. Клянут, бранят они детище некошное клятвой великою: не жить ему на белом свете, не быть ему в урост человечь; гореть бы ему век в смоле кипучей, в огне негасимом.

Со той ли клятвы то детище заклятое, без поры без времени, пропадает из утробы матери. А и его-то, окаянного, уносят нечистые за тридевять земель в тридесятое царство. А и там-то детище заклятое ровно чрез семь недель нарекается Кикиморой. Живет, растет Кикимора у кудесника в каменных горах; поит-холит он Кикимору медяной росой, парит в бане шелковым веником, чешет голову золотым гребнем. От утра до вечера тешит Кикимору кот-баюн, говорит ей сказки заморские про весь род человечь. Со вечера до полуночи заводит кудесник игры молодецкие, веселит Кикимору то слепым козлом, то жмурками. Со полуночи до бела света качают Кикимору во хрустальчатои колыбельке.

Ровно через семь лет вырастает Кикимора. Тонешенька, чернешенька та Кикимора; а голова-то у ней малым-малешенька со наперсточек, а туловище не спознать с соломиной. Далеко видит Кикимора по поднебесью, скорей того бегает по сырой земле. Не старается Кикимора целый век; без одежи, без обуви бродит она лето и зиму. Никто-то не видит Кикимору ни середь дня белого, ни середь темной ночи. Знает-то она, Кикимора, все города с пригородками, все деревни с приселочками; ведает-то она, Кикимора, про весь род человечь, про все грехи тяжкие. Дружит дружбу Кикимора со кудесниками да с ведьмами. Зло на уме держит на люд честной.

Как минут годы уреченные, как придет пора законная, выбегает Кикимора из-за каменных гор на белый свет ко злым кудесникам во науку. А и те-то кудесники люди хитрые, злогадливые; опосылают они Кикимору ко добрым людям на пагубы. Входит Кикимора во избу никем не знаючи, поселяется она за печку никем не ведаючи. Стучит, гремит Кикимора от утра до вечера; со вечера до полуночи свистит, шипит Кикимора по всем углам и по лавочкам; со полуночи до бела света прядет кудель конопельную, сучит пряжу пеньковую, снует основу шелковую. На заре-то утренней она, Кикимора, собирает столы дубовые, ставит скамьи кленовые, стелит ручники кумачные для пира неряженого, для гостей незваныих. Ничто-то ей, Кикиморе, не по сердцу: а и та печь не на месте, а и тот стол не во том углу, а и та скамья не по стене.

Строит Кикимора печь по-своему, ставит стол по-нарядному, убирает скамью запонами шидяными. Выживает она, Кикимора, самого хозяина, изводит она, окаянная, всяк род человечь. А и после того, она, лукавая, мутит миром крещеныим: идет ли прохожий по улице, а и тут она ему камень под ноги; едет ли посадский на торг торговать, а и тут она ему камень в голову. Со той беды великие пустеют дома посадские, зарастают дворы травой-муравой».

И.П. Сахаров добавляет:

«Если где поселится Кикимора, то поселяне на Грачевники [мартовские праздники] призывают знахарей, которые за великие посулы решаются только изгнать нечистую силу. В этот день, с утра, поселяется знахарь в опустелый дом, осматривает все углы, обметает печь и читает заговоры. К вечеру объявляет в услышание всех, что Кикимора изгнана из дома на времена вековечные».

Как видим, Кикимора — это олицетворение в народных представлениях той разумной силы, которая стоит за полтергейстом. Рождается она, как считали, от связи вампира-призрака с женщиной. Если отбросить лирику и народное домысливание, то в данном поверье мы видим рассказ о следующих событиях: некая «нечистая сила» летит в виде «огненного змея» в дома к женщинам, где оборачивается призраком «молодца». Сей призрак, согласно классической картине вампиризма, начинает «сушить» девицу «до истомы». Она вроде бы беременеет от: вязи с призраком, но зародыш пропадает из утробы матери» (поэтому неясно, была ли вообще сама беременность от такой связи). При этом в доме начинается полтергейст, в создании которого молва обвиняет «дитя» этой связи, «кикимору». То, что делает «кикимора», — типичный полтергейст: стуки и грохот с утра до вечера, перестановка предметов и утвари — без того, чтобы кто-либо видимый их трогал, и прочее, в том числе кидание камнями. От этого полтергейста и вампиризма пустеют дома, изводятся хозяева. А борются с напастью знахари — и то не все, а лишь смелые, да «за великие посулы».