История Венецианской республики - Джон Джулиус Норвич

Турки, вдохновленные победой, вели себя дерзко. Пока решалась судьба Антонио Гримани, их разбойничьи отряды снова опустошили Фриули и добрались до самой Виченцы, сея панику по всей восточной Ломбардии. И еще до конца года Венеция отправила в Константинополь особого посла с предложениями мира. Баязет поставил жесткие условия — потребовал почти всю венецианскую территорию Пелопоннеса, и Венеция их с возмущением отвергла. На следующий год султан лично повел войска на осаду Модоны. После героического сопротивления город пал — гарнизон сам, лишившись последней надежды, сжег город, и захватчикам осталась лишь груда дымящихся головешек. Вскоре после этого настал черед колонии-сестры, Короны.

Венеция смогла при помощи испанцев захватить Кефалонию и Итаку, но они не могли быть полноценной заменой двум портам, которые служили крупнейшими пелопоннесскими базами республики два с половиной столетия. Несмотря на активные действия Венеции, Испании и родосских госпитальеров в Эгейском море и на Южных Спорадах, никто из них больше не добился ощутимых успехов. Наконец заключили непростой мир и подписали его в Венеции в мае 1503 года. Турки ничего из своих завоеваний не вернули. Теперь под их контролем находилось все побережье Пелопоннеса. Могущественный банкир Джироламо Приули грустно писал в своем дневнике:

Но не одни лишь турки были причиной несчастий Венеции и причитаний Приули. Другое государство, христианское и совсем не агрессивное, долгое время причиняло республике больший вред, чем все победы алчных султанов. 9 сентября 1499 года, как раз в то время, когда к Риальто добрались ужасные новости от Сапиенцы, Васко да Гама причалил в Лиссабоне, окончив свое путешествие в Индию вокруг мыса Доброй Надежды.

Да Гама не первым обогнул этот мыс. Эта заслуга принадлежит его соотечественнику Бартоломеу Диашу, совершившему легендарное плавание тринадцатью годами раньше. Однако Да Гама первым из европейцев добрался до Индии морским путем. Тем самым он нанес сокрушительный удар венецианской торговле. Средиземноморский торговый путь на Восток утратил свое значение. Никогда уже восточные купцы не будут перегружать свои шелка и пряности в Суэце или на Ормузе, чтобы товары, прибывшие в Персидский залив, перевезти через перешеек или горы Персии и Малой Азии, а затем снова погрузить на корабли в Александрии или Константинополе, Смирне или Антиохии. Никогда уже не доверят они своих товаров медленным и ненадежным караванам верблюдов, каждый год бредущим через Центральную Азию в Китай. Теперь один корабль мог доставить товар от порта отправки до порта назначения. Хуже того, теперь купцам, торговавшим с Англией и Северной Европой, вообще не нужно было Средиземноморье. Международной расчетной палатой теперь стал Лиссабон. Он располагался на целых 2000 морских миль ближе к Лондону и ганзейским городам, чем Венеция, путь к нему был безопаснее от пиратов, а товары, которые шли через него, были дешевле, потому что их не облагали налогами всевозможные восточные правители, через земли которых проходили торговые пути. В одночасье Венеция превратилась в застойный пруд.

По крайней мере, так казалось. Неизбежно находились венецианцы, которые, как пишет Приули, «отказывались верить новостям, и другие, заявляющие, что король Португальский не сможет пользоваться новым путем в Каликут (Калькутту), потому что из тринадцати посланных на разведку каравелл вернулись только шесть, так что расходы превышают выгоду, да и моряки не станут рисковать жизнью, пускаясь в такой долгий и опасный путь». Но преобладали мрачные прогнозы. «Город находится в ошеломленном состоянии — так умнейшие люди переживают худшие новости, какие только можно вообразить».

Венеция уже билась в агонии тяжелого финансового кризиса. «Гарцони», один из главных частных банков, потерял за год 200 000 дукатов, и это несмотря на то, что дож, пытаясь его спасти, лично пожаловал ему 30 000 дукатов. Другой из крупнейших банков, «Липпомано», подобным же образом разорился, что спровоцировало панику во всех городских банках. Собственный банк Приули прогорел через несколько лет.

Что можно было поделать? Некоторое время обсуждалась идея расширить Суэцкий канал, но ее отвергли как малоэффективную. Поначалу возникли сомнения, принимать ли республике приглашение короля Мануэля Португальского грузить свои товары на лиссабонские корабли. Такое положение дел разгневало бы султана Египта, который легко мог отомстить, захватив венецианские склады в Каире и Александрии, и отыграться на венецианских торговых колониях. Да и в любом случае обращаться к португальцам с просьбой сенат считал унизительным. В 1502 году при сенате создали особый совещательный комитет «для принятия мер, дабы король Португалии не вырвал серебро и золото из наших рук, разрушая нашу торговлю». А в 1504 году другой эмиссар, Леонардо ди Ка'Массер, отправился в Лиссабон, чтобы доложить о возможности новых перспектив и новых переговоров, но за эти годы там обосновались флорентийские купцы, и они так настроили португальцев против Венеции, что посол чудом избежал тюрьмы.

Так в конце лета 1499 года Венеция за несколько дней получила два сокрушительных удара. Многие ее жители, глядя на двух бронзовых мавров, бьющих в колокол на недавно построенной Мауро Кодуччи Часовой башне, размышляли, не сочтены ли их часы и не по ним ли звонит этот колокол. Рождалось страшное предчувствие, что вскоре будет нанесен третий удар, более гибельный, чем эти два — когда не одна страна, но вся Европа объединится против Венеции.

13 сентября 1501 года дож Агостино Барбариго, которому уже исполнилось 82 года, созвал синьорию и объявил о своем желании оставить службу. Он был стар и болен. Республика, чтобы преодолеть опасности и трудности этого времени, нуждалась в более молодом и энергичном правителе. Он же намерен вернуться в свой дом в Сан-Тровазо и мирно доживать свой век. Сняв с пальца кольцо, он передал его старшему из советников, чтобы тот хранил его, пока не будет выбран преемник.

Отставку и кольцо не приняли, хотя причиной этому были не какие-то выдающиеся свойства личности Барбариго. Он всегда был заносчив и жаден. За 15 лет правления, несмотря на все законы, ограничивающие власть дожа, его не раз уличали в коррупции, злоупотреблении властью и продаже должностей, не говоря уже о злоупотреблении вином, так что не многие из подданных могли сказать о нем доброе слово. Но все понимали, что долго он не проживет, и казалось, что проще всего предоставить событиям идти своим естественным ходом. Он прожил еще ровно неделю.[224]

Хотя у населения больше не оставалось законного права выдвигать своего кандидата, народ дружно провозгласил своим фаворитом Филиппо Трона, а когда он 26 сентября тоже умер, поползли обычные слухи об отравлении. Однако записи Марино Сануто убеждают нас, что игра велась честно — Трон был очень тучен, и однажды он просто лопнул.[225] Такое невезенье не очень сказалось на выборах — они состоялись только 2 октября, и избиратели в составе 41 человека наконец назвали Венеции нового правителя, Леонардо Лоредано.