Алгебраист - Иэн Бэнкс

— Принял. Я его принял. А ты?

— Да, принял.

— Это «да»?

— Это «да».

— Так вы нас берете? — спросил Фассин.

— Вы что — глухой? Да.

— Определенно.

— Спасибо, — сказал Фассин.

— И когда же мы отправляемся? — раздраженно спросил Айсул.

— Ах!

— Ха!

— Подождите.

— И увидите.

Корабль был нешуточный, длиной триста метров, и напоминал отполированный черный колос, обвешанный, словно толстыми семенами, гондолами двигателей. Он находился в самых глубинах клейкогорода, в общественном ангаре — полусферическом пространстве километровой ширины; снаружи его очерчивали грани смежных шестиугольников меньшего размера.

Валсеир попрощался с ними в ангаре. Путешествие, по словам двух уракапитанов, должно было начаться набором стартовых фрактально-спиральных маневров с высоким ускорением и сильным крутящим моментом: испытание не для слабых духом. Старый насельник, сославшись на свой почтенный возраст, от него отказался.

— Ну вот, еще покрутимся, — вздохнул Айсул, услышав, что их ждет.

— Мой поклон Лейсикрофу, — сказал Валсеир Фассину. — Надеюсь, вы еще не потеряли открытку.

Фассин вытащил из маленького ящичка в борту газолета листик с изображением неба и облаков и показал старому насельнику.

— Передам ему привет.

— Да, пожалуйста. Желаю удачи.

— И вам того же. Как найти вас, когда я вернусь?

— Я об этом позабочусь. Если не объявлюсь, поищите там, где мы встретили Зоссо. Или, может, на штормпарус-регате.

— Хорошо, — сказал Айсул. — Только в следующий раз не приводите друзей.

Черный колосовидный корабль назывался «Велпин». Он вырвался из громадного облака города, как игла из водопада замерзшей пены, исчез в студеном водовороте газов, ведущих вечный хоровод вокруг далекого полюса планеты, и начал свой необычный полет, закручивая спирали, вертясь, делая петли, поднимаясь, падая и снова поднимаясь.

Запертые в центральном отсеке — пассажирская каюта и трюм одновременно — и удерживаемые на растяжках Фассин и Айсул чувствовали, как корабль движется по спирали внутри спирали внутри спирали, совершая движения штопора, ввинчиваемого в нисходящие завитки большего размера, которые сами являются частью обширного набора еще более быстрых и мелких петель.

— Хер знает что, — прокомментировал Айсул.

На дальней стене находился испорченный экран, по которому бежали помехи. Он гудел и время от времени вспыхивал изображениями рваных полосатых туч, несущихся мимо в исковерканных завитках света и тьмы. Фассин мог видеть и слышать, хотя и зрение, и слух у него притупились. Все системы газолета были отключены. Подвешенный стоя, Фассин смотрел через опрозрачненную пластину перед своим лицом — он дал гелю частично стечь, чтобы видеть лучше. Сквозь корпус его газолета проникал звук — приглушенный и высокий одновременно. Голос Айсула стал похож на еле разборчивый писк.

Корабль бешено раскручивался, и центробежная сила прижала Фассина с Айсулом к внутренней поверхности корпуса.

— Вы не знаете, зачем им все это фрактально-спиральное маневрирование? — спросил Фассин, когда их еще только пристегивали, после чего Кверсер-и-Джанат удалились на мостик, располагавшийся по соседству.

— Может, это просто озорство, — сказал Айсул.

Теперь Фассин посмотрел на Айсула, обе сенсорные бахромки которого были направлены внутрь.

Корабль снова ускорился, заложив очередной вираж. Экран моргнул, на нем бешено завертелись звезды, потом он погас.

Безумные телескопические спирали переходили в один длинный, направленный вниз штопор, словно «Велпин» был снарядом и вращался внутри ствола огромной пушки.

Корабль, похоже, вышел на своего рода крейсерский режим: вращение постепенно замедлилось, прозвучала долгая высокая нота. Фассин видел, как медленно открылись Айсуловы бахромосенсоры. Несколько минут на экране медленно вращались звезды, потом он снова погас. Вращение опять ускорилось, и Айсул снова развернул свои бахромки внутрь. Частота вращения возрастала, пока Фассин не почувствовал, как все его тело вжимается в противоударный гель. Он понял, что находится в собственном гробу. Ну да, в гробу. Перед его глазами возник эффект туннеля — он начал видеть ствол этой огромной пушки, а все, что было впереди, сжалось до точки; вокруг, сколько хватает глаз, ничего, кроме темноты, а за ней лишь мрак по обеим сторонам этой бесконечной трубы, что тянется к далекой цели, не приближающейся ни на йоту.

Фассин проснулся. Корабль все еще вращался, но теперь опять с замедлением. В носу у Фассина свербило, и ощущение было такое, словно ему надо помочиться, хотя он знал — не надо. Этого не требовалось, пока противоударный гель и дыхательная смесь делали свое дело. Фассин уснул.

Тайнс Йарабокин проснулась. Одна из первых ее мыслей, пока сознание медленно пробуждалось, была о том, что Салуус Кегар не получил приготовленного ею послания, что у нее еще есть время пересмотреть, отредактировать, изменить все; что она может еще некоторое время смотреть и слушать свою запись и каждый раз горько плакать. Есть еще время и шанс бросить ему обвинение в лицо, а может, убить его, если появится возможность и одновременно прикажет сердце (непонятно — иногда ей хотелось убить его, иногда хотелось, чтобы он остался живым и сгорал от стыда, когда она обнародует эту историю, а иногда хотелось, просто чтобы он знал: она знает, что на самом деле случилось много лет назад в сбитом корабле, посреди пустыни).

Тайнс проверила время; голова пока что соображала плохо, и она с трудом ориентировалась в реальном пространстве. До Юлюбиса все еще оставалось полгода пути. Теперь она будет бодрствовать до самой атаки — на этом последнем отрезке ее должны были разбудить одной из первых, потому что никто больше не был так хорошо знаком с местной обстановкой. Она внутренне сомневалась, что от нее будет прок, — ведь она в последний раз была в системе Юлюбиса двести лет назад, а после вторжения там, мягко говоря, кое-что могло измениться, но никого лучше ее не было. В этом смысле она рассматривала себя скорее как талисман, как маленький символ системы, за которую они будут сражаться. Даже если Тайнс зачислили в эскадру только на этом основании, ее это мало волновало. Она не сомневалась, что она хороший, компетентный и смелый офицер и заслужила такое назначение. А если она и была уроженкой системы, на спасение которой они спешили, то это лишь давало дополнительное преимущество.

После стычки с запредельцами флот слегка растянулся, так что корабли передового охранения при внезапной атаке не получили бы немедленной поддержки, рискуя быть разгромленными задолго до подхода основных сил. Большую часть прошедших лет Тайнс пребывала в медленном сне внутри своего кокона, но передовые корабли обеспечивали относительную безопасность, и на некоторое время она освобождалась от противоударного геля, гуляла почти как нормальное человеческое существо в условиях гравитации, создаваемой вращением корабля, и находила нечто странное в этой нормальности — ощущение было такое, словно в человеческое тело вселился инопланетянин. Она чувствовала себя неуклюжей, удивлялась таким малостям, как ногти или волосы на руке, испытывала, особенно поначалу, неловкость, встречаясь с другими свободными от службы людьми; ей не хватало питательной среды ее кокона, виртуального существования среди системы приборов (с возможностью покидать этот комплекс сенсорных данных высокого разрешения), — она самой себе казалась ампутированной конечностью.