Очарованный - Джиана Дарлинг

привыкнуть к темноте, достаточно, чтобы с ужасом осознать, что чувствую себя как брошенный якорь в животе, что каким-то образом я попала в лабиринт на восточной стороне участка.

Тот самый лабиринт, в котором Ноэль, как только что признался, закапывал тела своих рабынь.

Тело его жены.

Моё тело тоже, если я не найду выход из лабиринта.

В отчаянии, огибая изгиб живой изгороди, я пыталась вспомнить все, что Александр рассказал мне об участке и о сложном лабиринте.

Построенный Кэпэбилити Брауном в конце 1700-х годов, он был одной из величайших достопримечательностей Перл-Холла и смотрел на меня из окон моей спальни все время моего пребывания в плену. Было два выхода, по одному с каждой стороны, с центральной спицей, где находилась коллекция греческих мраморных статуй. Это был огромный лабиринт, в котором тысячи тисовых кустов образовывали дорожки и тупики.

Рыдание вырвалось из моего тяжело дышащего рта, пока я продолжала слепо бежать по множеству изгибов и поворотов, ветки рвали всю мою открытую кожу, земля разъедала плоть моих ног.

Я бежала и истекала кровью.

Я потела и плакала.

И поверх всего этого я услышала далекий мелодичный зов моего имени.

— Рути, — голос Ноэля слабо разносился сквозь ветер и влажный воздух, струящийся моросящим дождем. — Рути, маленькая сучка, если ты придешь ко мне сейчас, я обещаю не убивать тебя.

Новая паника охватила мое ослабевающее тело, ускоряя мою походку. Я стиснула зубы, нырнул головой под дождь и побежала еще сильнее.

Всего несколько мгновений спустя я достигла спицы в центре тисового колеса и врезалась в спину статуи с такой силой, что увидела звезды. Шатаясь, я неуклюже прошла дальше в середину, в центр круга, украшенного мраморными резными греческими богами, а затем упала на колени, когда мое равновесие покинуло меня.

Я откинула с лица влажные, слипшиеся волосы и оглядела шесть мест лабиринта, соединявшихся с центром, пытаясь понять, какое из них могло привести меня к дальнему входу, а из какого я только что выбралась, но мой разум вздрогнул от крушения и пережарился от ужаса.

— Я умру здесь, — сказала я себе и земле под руками, наблюдая, как мрачно мерцают мои слезы, падающие вместе с дождем на мягкую влажную землю.

Я сжала пальцы в земле, борясь с желанием запрокинуть голову к небу и завыть, как потерявшийся волк, плача о остальной части моей стаи, которая никогда не придет, плача о смерти, которая, как я знала, была близка к тому, чтобы прийти ко мне снова.

За всю свою жизнь я никогда по-настоящему не думала, что умру за несколько секунд, не так. Я хотела вдавить свое тело в грязь и быть поглощенной теплыми объятиями почвы, умереть от рук природы, а не от рук монстра.

И это подстегнуло что-то внутри меня, какое-то безумие, которое поднимало голову, чем больше я в него тыкала.

Я начала копать.

Александр

Дом был освещен, как маяк, но пуст, как могила. Я прокрадывался по коридорам, обеспокоенный тяжестью тишины, тем, как она наполняла воздух, словно янтарь, закрепляя все на своих местах, как будто это не было нарушено с момента моего последнего визита.

Только когда я вошёл в столовую, я обнаружил признаки жизни.

Или, лучше сказать, смерти.

Обеденный стол представлял собой полуобугленный, все еще дымящийся беспорядок, а рядом с ним лежала миссис Уайт, окутанная собственной атласно-красной кровью, ее лицо было поднято к потолку, слегка удивленный рот был открыт и стал алым, как ее рана на голове.

Кровь похолодела в моих венах.

Риддик наклонился, положил руку ей на плечо и посмотрел на меня мрачными глазами.

— Еще теплая.

Мое сердце колотилось и билось в груди, завывая от нового, непрекращающегося ужаса, ужаса, который я испытал с того момента, как Козима исчезла в задней части Остерии Ломбарди и никогда больше не появлялась. Я не почувствовал никакого собственного страха, когда пошел ее искать и обнаружил в раковине вместо жены грубую самодельную бомбу. Холодный ветер цели гнал меня вперед, собирая всех и выталкивая двери, призывая Данте сделать то же самое.

Все выбрались, за исключением двух душ, которые были в переулке, когда произошел взрыв, и застряли в своих телах под обломками.

Я тогда не чувствовал ни страха, ни восторга ни за себя, ни за тех, кто выжил.

Я чувствовал только огромный, трепещущий ужас, вызванный осознанием того, что моя жена у кого-то.

Потребовалось менее двенадцати часов, чтобы понять, что за преступлением стоял Ноэль, что он послал Роджера на частном самолете из дома Дэвенпортов, чтобы забрать мою жену и увезти ее в ее личный ад.

Мы не смогли пойти к ней сразу.

Не без плана.

Похоже, Ноэль потратил свои последние личные деньги, чтобы нанять команду головорезов и обучить профессионалов, чтобы опечатать территорию. Их было так много, что на видео с дрона они выглядели как муравьи, ползающие по крепостным стенам объекта.

Полиция сказала нам оставаться в городе, пока они попытаются раскрыть преступление, и я не стал терять времени. Я вызвал команду Сальваторе и Данте, я вызвал бандитов Саймона, выступающих против Ордена, и нанял собственную команду безопасности.

Мы планировали и строили планы. Я проводил Данте обратно в тюрьму, потому что они на мгновение задумались, стоял ли он за взрывом. Я хранил молчание о правде произошедшего, потому что не хотел, чтобы полиция испортила ситуацию.

А затем, спустя тринадцать долгих дней после того, как Козиму схватили, я наконец сел на самолет со своей командой и своим планом и отправился за женой.

Только после того, как я уничтожил головорезов и взобрался на стены, после отложенного звонка в местную полицию и в подразделение МИ-5, с которым я работал, Козимы там не было.

А миссис Уайт лежала мертвая на полу в столовой.

Черт.

Я выбежал в другой конец коридора и чуть не споткнулся о Дугласа, который лежал без сознания у стены, с кровоточащей, но не опасной раной на лбу. Мое сердце подпрыгнуло к горлу, когда я проверил его пульс, и Риддик двинулся за мной по коридору. Весь персидский ковер в конце бесконечного коридора был покрыт кровью, в воздухе все еще стоял влажный металлический запах.

Я подавил позыв к рвоте, ненасытный от потребности узнать, не кровь ли это Козимы, которую я тщательно избегал, проходя мимо, и обернул вокруг себя остатки своего обычного арктического спокойствия, как гребаную броню.

Я не поддался бы эмоциям, пока моя жена не будет в