Дорога к Храму - Светлана Нергина

Не то чтобы мне претило пить с ним из одной фляжки, но просто все вокруг мне вечно твердили, что пить из горла – это первый знак недремлющего в генах алкоголизма, а Таирна вообще после каждой чашки чая с коньяком или ликером воспитанно передергивала плечами, с материнским терпением увещевая: «Иньярра, я вот смотрю на тебя, на то, сколько ты пьешь, и только надеюсь, что ведьминская кровь обладает какими-нибудь невиданными способами расщепления всего, что ты можешь выпить за день!» Я не обижалась. Просто предлагала распить бутылку красного полусладкого на пару.

– Ту самую, которую ты отказался рассказать мне на этой козлячьей тропе!

– Не козлячьей, а козьей, – со смешком поправил виттар. Помолчал и начал: – Это не совсем легенда. Скорее вольное переложение одного из апокрифических текстов Змеиной книги.

– Какой-какой?

– Змеиной, – терпеливо повторил виттар. – Это священная книга вельдов.

– А-а-а…

Из-за огромного сероватого валуна показалась хитрая мыркающая мордочка бурундука. Зверек бесстрашно вспрыгнул на камень, распушил роскошный полосатый хвост и деловито огляделся.

– Змий – это наш бог. Он создал наш мир, он дал силу жить растениям, зверью, птицам и вельдам. Но он именно божество, и посему не может жить здесь, среди нас. Поэтому однажды он женился на вельде и наделил ее той силой, которая должна была продолжать давать энергию жизни всему рождающемуся и уже живущему. И оставил ее здесь вместо себя, чтобы этот мир не погиб. Сам же он раз в день пролетал над миром на огромной высоте – так, что видна была только темная тень, – и проверял, все ли здесь в порядке.

Что ж, я не впервые сталкивалась с подобным. Побочные ветви веры – обычное дело. Их не слишком много, но есть: так или иначе, а не все живущие на Древе верят в Хранящих, так что отдельные секты неизбежны. Любая подобная вера каким-то образом метафоризировала проносящийся по небу ежедневно Храм, восстанавливающий магическое поле Ветки, ибо это был слишком очевидный жест свыше, чтобы его игнорировать. А в остальном сектанты изгалялись как могли, приплетая к своим поверьям нежить, сонм богов и преисподнюю. Особенно любили жечь ведьм и колдунов, за что были пламенно «любимы» последними.

– Но вельда, оставшись одна, без своего божественного мужа, не выдержала пустоты и холода затворничества… – спокойно, гладко продолжал виттар. – Ей казалось, что никому до нее нет дела: она только отдает свою силу миру, а тот ничем не отплачивает ей. Ее томили завистливые или восторженные взгляды, раздражали вечные придирки: «Жена Великого Змия не должна делать того, не должна делать этого…» Она долго бродила в одиночестве по городам и весям, пока однажды не решилась на страшное.

Хорош муженек, однако! Чем он, интересно, думал, когда оставлял ее здесь в таком положении? Вот он, мужской эгоизм! Во всей красе!

– Она изменила своему мужу с одним из влюбленных в нее вельдов…

Тоже мне, великий грех! Да таким мужьям не изменять надо – травить их! Толченым стеклом в варенье!

– …и родила от него трех дочерей-близняшек…

Уже хуже. Осторожнее надо быть.

– А потом вообще сбежала со своим любовником от вельдов и Змия, решив, что хватит с нее подобной жизни.

– А дочери? – торопливо вклинилась я в ровную, словно не раз уже рассказанную им историю. Ему бы баюном заделаться!

– А дочери остались здесь, с нами. Но с той поры, как вельда сбежала с Авалоры, никогда больше тень Змия не мелькала на небе. И живительная сила, дарованная богом своей жене, тоже исчезла вместе с ней. Ее дочери в какой-то мере унаследовали материнский дар, но не полностью, и их сил едва-едва хватает на то, чтобы поддерживать хоть какую-то жизнь на Авалоре. Вот с тех пор и пало на наш край проклятие, по сей день именуемое «гневом Змия». Впрочем, это, конечно, только легенда, а не официальная версия.

После такой легенды «официальной версии» мне уже не хотелось.

– Лир, а при чем тут, собственно, речки и горы? – вдруг пришла мне в голову удивленная мысль. – Ты ведь обещал мне легенду об Огневике!

Арлирриг изумленно вскинул брови:

– А я разве не сказал? Здешние ущелья служат как бы живой иллюстрацией к легенде: гору Змия, философски взирающего с высоты на бесчинства собственной жены, я тебе показывал, саму вельду, ставшую его женой, звали Льеттиа, а вельда – ее любовника – Огневиком. Если бы мы шли в противоположную сторону, то наткнулись бы не на венчание двух рек, а на дельту, где Льеттиа распадается на три реки – Льеты. Так звали ее дочерей.

– Всех одинаково?!

– Да. Они воспитывались у разных вельдов, так что, несмотря на одинаковую внешность и имена, путаницы не возникало. Они, в отличие от своей матери, не предали родного мира и не ушли вслед за ней.

Меня покоробила такая безапелляционность.

– Лир, подумай сам, как могла жить в подобных условиях обычная женщина? Она же не святая, в конце концов, чтобы со стоическим терпением выдерживать все подколки и издевки соседей, раз в сутки видеть своего мужа на непреодолимо огромной высоте и целыми днями вышивать крестиком!

Виттар резко повернулся ко мне лицом, в его прекрасных темных изумрудных глазах мелькнула черная вспышка. И я вдруг совершенно отчетливо поняла, что одинокая, несчастная, оставленная всеми женщина, не выдержавшая тяжести возложенной на нее ноши и нарушившая свой долг, никогда не найдет прощения в этих зеленых глазах.

– Ее никто не заставлял быть примерной женой, Иньярра, – холодно возразил Арлирриг. – Никто не упрекнул бы ее, начни она осаживать обидчиков и плевать на советы «доброжелателей» – поворчали бы и умолкли. Леший с тем, что она изменила Богу и даже родила от любовника трех дочерей. Все это можно списать на женскую слабость, беспомощность и тому подобное. Но как она посмела бросить на погибель целый мир? Ведь знала, что каждая капля ее силы – это распустившийся цветок, раскрасневшаяся в подвенечном уборе невеста и радостно засмеявшийся ребенок. Чем ты можешь оправдать это?

Я не ответила и отвела глаза.

Как можно ответить почти незнакомому человеку на вопрос, который снедает тебя саму вот уже седмицу?

Пещеры темнели зловещими черными зевами на высоте полуверсты, будя во мне ненасытное любопытство, пережившее уже огонь, воду и медные трубы, но все никак не унимающееся вот уже несколько десятков лет. К таинственно манящим входам вела змеящаяся по склону тропинка, кое-где даже художественно украшенная подобием ступенек и двумя лавочками.

«Икскурсий нет. Са склона падають камни!» – гласило полуобглоданное хорошенькой рыжей дикой козочкой объявление. Козочку я тщетно пыталась подманить минут десять, дабы выяснить содержание съеденной части, но потом отчаялась: рыжая хитро посверкивала янтарными глазами и подозрительно стригла аккуратными ушками, любопытно тянясь к моей перевернутой ладонью вверх руке, но не приближалась ни на шаг, пугливо отбегая при любом резком движении.