Утро без рассвета. Колыма. Книга 1 - Эльмира Нетесова

Следователь сошел на берег. Кто-то тут же убрал трап. Резкий ветер хлестал по лицу. Яровой, не оглянувшись, поднялся на сопку. Пошел по дороге, торопясь. Вдруг резкий гудок, снизу, с реки, догнал его. Остановил. Погудел еще. И еще. Яровой глянул вниз. Капитан, высунувшись из рубки, махал ему рукой, прощался как с моряком. Гудок замер.

Семен сидит в дизельной. Нетерпеливо поглядывает в окно. Ждет… Ровно работает двигатель. Сколько лет прошло. Ан, ничего. Как старый друг, ни разу не подвел. Гиря поглаживает двигун по защитной сетке. Чуть было не оставил сиротой…

… В тот день, когда он ушел из совхоза — решил не возвращаться сюда никогда. Мало ли что просили остаться. «Потеплело на минуту на душе у Панкратова, вот и попросил. А потом, через час, сам себя, наверное, ругал», — думал Гиря. И решил пожить сам. Как захочет. Имеет же он право после стольких лет о себе вспомнить. Ведь мужик, человек! И захотел развлечься. Но лишь первое время. Дело! О нем Семен не забывал и ночью.

Скальп… Он напоминал о себе ежедневной болью. Скальп… И снова сжимались в гири пудовые кулаки. Скальп… И спине становилось жарко, будто он вот — рядом, стоит только руку протянуть.

Но сначала отдых. Где же? Да, конечно, в своей деревне. Развлечься с бабами, ведь не стар. Выпить с мужиками. Сходить на могилу деда. Обновить ограду. А может и вовсе заменить ее на чугунную. Витую. С узорами. И поговорить с дедом. В темноте. Как бывало в ночном. Может даже признаться во всем. Сказать, что много раз отомстил он за украденные деньги, за проданную корову, за отнятую науку, за смерть деда. Мстил. Но и его судьба не обошла. Поймала за шиворот. Тоже отплатила. За все— с лихвой. Чуть жив остался.

И Гиря, вздохнув, пошел на посадку в самолет. Через половину суток, а может немного больше, сядет в поезд. Шесть часов пути и — в своей деревне.

Самолет летел высоко, над облаками. Внизу земля. Вся как на картинке разноцветными карандашами разрисована. То река синей ленточкой внизу вьется, то поля, как зеленые ковры проплывают. Леса сверху кажутся посадками. Молодыми. Дома, что детские игрушки. А люди — муравьи. Даже меньше.

— Чудно-то как! Навроде, когда на земле — все боимся друг друга. А сверху-то глянуть жалко и смешно. Мошки, слабые, — усмехается Гиря.

— Приземлился он в аэропорту в Москве лишь ночью. Приехал на свой железнодорожный вокзал. И, узнав, что поезд в его сторону отходит через сорок минут, купил билет. А вскочив в вагон, с трепетом ждал когда тронется поезд.

— В деревню! К себе! Домой! — сумасшедше колотилось сердце.

Ночь… Она тянулась долго. Гиря не спал. Названия знакомых станций напоминали о приближении к дому. Семену хотелось выскочить и побежать по этой зеленой, такой пахучей молодой траве. Обгонять поезд, ветер, вернуть все назад, в прошлое. Эх, если бы можно было его вернуть! Тогда бы все было иначе. Но теперь что сделаешь. Надо сейчас наверстать. Теперь. Ни дня не упустить из отведенного. Ведь сейчас он, как все. Он свободен. Он — человек…

Поезд идет все дальше. Вот и потянулись леса. Хмурые. Загадочные. В детстве он боялся их, а теперь готов каждой березе в ноги упасть, каждой елке в пояс поклониться, каждую рябинку обнять. Они проплывают задумчивые, величавые. Они рисуют в памяти картинки далекого прошлого.

Вот опять поезд остановился. Снова знакомое название. И радостная улыбка пробегает по лицу. А вон и деревенька за окном промелькнула. Дома под соломенными крышами, как рыжеголовые ребятишки. Словно в ночном в кружок собрались. Сказки слушают. Дремлют. Ночь, как дедова шинель, теплая. Пахнет лугами, травою. И Семену хочется сесть в этот кружок, но уже немного. Погоди. Скоро и своя деревня. Там ты каждому дереву родной. Погоди. Уже недалеко.

Проводница предлагала пассажирам горячий чай.

«Нет уж. Приеду, молока отопьюсь. Парного. Теплого. Целое ведро выпью. Сразу за все годы! Что там чай? Им только кишки полоскать. А молоко! От него пахнет лугом, цветами, травой», — думает Семен и нетерпеливо смотрит в окно.

Проводник объявляет остановку. Гиря вспыхнул. Следующая станция его. Он забирает чемодан. Выходит в тамбур заранее. Курит. Ждет. Волнуется.

От станции до деревни не так уж много. Он пройдет их пешком. Знакомой дорогой. Минует лес. Выйдет на опушку. И там, чуть вдали покажется его деревенька. Самая красивая на всей земле. Самая добрая, улыбчивая. Она такая маленькая, как сердце, ее можно взять в ладонь и спрятать в груди. Ее можно согреть дыханием. Как родного, любимого человека.

Вот поезд сбавляет скорость. Останавливается. Семен, не дождавшись пока поезд полностью затормозит, выскакивает из вагона. Оглядывается. Нет, кроме него никто не выходит. Ну что ж, так даже лучше. Никто не будет мешать.

Гиря берет чемодан, огибает станцию, проходит мимо домов, выходит на дорогу. Вот и лес! Его лес! Знакомый с давних лет. Сколько они не виделись? Ох, как давно! Почти двадцать лет. Гиря разувается. Идет босиком по знакомой дороге. Как когда-то. Ноги отвыкли. Их колет. Но Семен идет терпеливо.

Над лесом просыпается утро. Встает и солнце. Знакомое, весеннее. Птахи щебечут о чем-то. Словно рассказывают они свои секреты. А человек прибавляет шаги. Вот опушка. Знакомая, как плешина у деда. Отсюда шагов двадцать и видно деревню. Но… Где она?

— Где?! — выпал чемодан из руки.

Семен озирается. Может не там сошел? Но нет! Вот опушка. Вот и раскоряченный дуб. Вон и речка.

Семен подбирает упавший чемодан, бежит к деревне.

Нет ее. Нет домов! Нет людей! Нет детства! Где все?! Лишь зарастающие травой воронки от снарядов минувшей войны остались вечной памятью на месте деревни.

Семен растерянно оглядывается. Замечает поваленную взрывом печку, а вон и стены разнесло. Вот здесь был их дом. Дом деда. Но где он? Глубокая воронка зияла. А по краям заросли травой обломки бревен, кирпича.

— Земелька моя! — рухнул на траву Гиря и зарыдал злыми слезами.

— За что же тебя? Ехал на встречу — попал на похороны! Экий я дурак! — кричал Семен не своим голосом.

— Нет ничего! Нет дома! Все умерло! Все! И я! Зачем я жив! Возьми меня! — хрипит Семен.

— Возьми! — просит он землю. И гладит ее, и комкает.

Сухая глотка болит от стонов. Нет ничего. Нет даже памяти. Все отнято! До крохи! Кто обокрал? Да так жестоко! Кто?

Гиря встает, перед глазами солнце красной рожей смеется.

— Похорони память! — шепчет Семен. — Похорони меня.

Вот здесь под окном рябина росла. Кудрявая, тонкая. Где она? Лишь обугленный остаток ствола, как сгоревшая жизнь. Семен подходит к нему. Смотрит. Рябина вся в осколках, А вон и пули застряли в стволе. Как человека убивали. И она умерла.

— Все ты! Ты! — кричит Гиря. А перед глазами опять лицо Скальпа.

— Все они, сынок, фашисты проклятые, — услышал Семен голос за спиной. И оглянулся.

Старушка подошла к нему: