Код цивилизации. Что ждет Россию в мире будущего? - Вячеслав Никонов

В 1931 году Япония захватила Маньчжурию, где создала марионеточное государство Маньчжоу-го во главе с императором Пу И. Затем последовала атака на Шанхай и оккупация всего Северного Китая. В 1937 году японцы приступили к оккупации восточного побережья Китая. Еще до начала Второй мировой войны погибли более десяти миллионов китайцев. Чан Кайши переместился на запад — в Чунцин — и возглавил сопротивление Японии, пригласив в союзники и базировавшиеся рядом с границей СССР вооруженные силы КПК. Сначала коммунисты согласились на создание единого антияпонского фронта, но с приходом к руководству компартией Мао Цзэдуна последовал ряд разворотов генеральной линии, и борьбу с японцами коммунисты все же предпочли вести обособленно. Когда в августе 1945 года СССР вступил в войну с Японией и занял Маньчжурию, захваченное им вооружение сдавшейся Квантунской армии помогло компартии, как и советские военные инструкторы. После победы в 1949 году коммунистов и образования Китайской Народной Республики (КНР), что заставило гоминьдановцев во главе с Чан Кайши эвакуироваться на остров Тайвань, Мао получил приглашение посетить Кремль. Появились «два Китая».

Когда мир следил за социальными экспериментами Мао и видел в них попытку загнать страну в коммунизм, в самом Китае этот процесс воспринимался как привычный поиск социальной справедливости, государства высшей гармонии, управляемого харизматическим великим лидером. Стратегия была прагматичной: «Рыть глубокие туннели, всюду запасать зерно, никогда не претендовать на гегемонию»[621].

Китайская Народная Республика с советской помощью за несколько лет восстановила разрушенную войнами экономику и добилась немалых результатов. Ежегодный прирост экономики в годы первой пятилетки составил 16–18 %, ВВП более чем удвоился[622]. Созданная в КНР автократия напоминала сталинскую систему партийно-государственного руководства. Но отношения двух соседних держав не заладились, прежде всего, из-за личной неприязни Мао и Хрущева и их конкуренции за умы мирового коммунистического движения. Вскоре после ХХ съезда КПСС, который Мао воспринял как предательство мирового комдвижения, он провозгласил курс на «Большой скачок», имевший целью обогнать Советский Союз в деле строительства новой жизни на основе трудового энтузиазма в условиях казарменного быта. Для ускорения индустриализации металл начали плавить едва ли не на каждом дворе. Трудовая активность лишенных земли и собственности крестьян снизилась, припасы были проедены в народных коммунах. Производство оказалось дезорганизовано.

Резко обострилась внутрипартийная борьба, одним из следствий которой стала культурная революция, прошедшая под лозунгом «огонь по штабам». Многие представители партийных органов, аппарата власти и интеллигенции были репрессированы и отправлены на перевоспитание в деревню, тогда как за чистотой рядов следили молодежные отряды хунвэйбинов. Культурная революция, пишет биограф Мао Рана Миттер, представляла собой «наиболее экстремистский радикальный антиконфуцианский элемент» во всей истории КНР[623].

Перед преемниками Мао встала проблема выхода из экономического тупика: зарплата рабочего в Китае составляла менее 1 % от зарплаты рабочего в США или Японии. Китаю повезло, что у руля страны фактически оказался Дэн Сяопин. В декабре 1978 года на III Пленуме ЦК КПК 11-го созыва он произнес речь, которая стала самой важной в современной истории Китая. Он заявил, что режим должен сосредоточиться на экономическом развитии, а не идеологии. «Не важно, какого цвета кошка — черная или белая. Пока она ловит мышей, это хорошая кошка». С тех пор Китай идет по пути прагматичной модернизации. Причем, в отличие от Советского Союза, где перестройка поставила на первый план политические отношения и демократизацию, Пекин сделал упор на экономическую либерализацию, сохраняя в неприкосновенности государственные институты и традиции.

«Результаты превзошли все ожидания. Экономический рост Китая на протяжении почти тридцати лет составлял 9 процентов в год — история не знает примеров подобного темпа роста крупной экономики. За этот же период из нищеты вырвалось около 400 миллионов человек — и снова в истории нет таких примеров. Годовой доход среднего китайца вырос в семь раз. Китай, вопреки помехам и препятствиям, в массовом порядке достиг того, о чем мечтают все страны третьего мира — здесь решительно порвали с нищетой… Размер экономики на протяжении трех десятилетий удваивался каждые восемь лет»[624], — удивлялся Фарид Закария в 2009 году. Китай действительно установил мировой рекорд, который вряд ли кому-то удастся побить: на протяжении 33 лет подряд — с 1978 по 2011-й — его экономика росла со скоростью больше 10 %[625].

Утвержденные Пленумом ЦК в 1979 году реформы предусматривали ликвидацию коммун (колхозов) и передачу земли в личное пользование крестьянам, легализацию частной торговли. Была ограничена роль государственного планирования, созданы возможности для развития кооперативного и индивидуального секторов в промышленности, торговле и сфере услуг. Государственным предприятиям предоставлялись права и возможности расширения производства и свободной реализации внеплановой продукции, в том числе за рубежом.

Рыночные реформы в КНР имели целью не столько смену формы собственности, сколько поддержание устойчивого экономического роста. Крестьянство не только обеспечило стабильное развитие сельского хозяйства, но и сформировало рынок для потребительских товаров, сделав возможным первоначальное накопление капитала, а также стало движущей силой процесса урбанизации (в 1978–1998 годах население городов в среднем ежегодно увеличивалось на 14,5 млн человек). Начался приток иностранных инвестиций в Шэньчжэнь, Гуанчжоу и другие особые экономические зоны. Масштабные перемены начались после южного турне Дэн Сяопина в 1992 году, когда наибольшее впечатление на него произвел еще совсем недавно нищий Сингапур.

Кроме того, в Китае крайне внимательно изучили опыт советских реформ, приведших к краху СССР, чтобы не повторить наших ошибок. «Китайские официальные лица наблюдали за советским коллапсом и российским переворотом, как будто их выживание зависело от этого, и вынесли несколько важных уроков, — замечал Иан Бреммер. — Во-первых, они поняли, что если КПК не обеспечит благосостояние китайского народа, ее дни сочтены. Во-вторых, они признали, что государство не может просто декретировать длительный экономический рост. Только выпустив на волю предпринимательскую энергию и инновацию своего большого населения Китай мог быстро расти, а партия — выжить»[626].