Церемонии - Т.Э.Д. Клайн

Кэрол лишь смутно помнила, как добралась до дома. У нее остались невнятные воспоминания о том, как Рози втащил ее в такси, как они вместе поднимались в лифте и как больно было стоять на полу босыми ногами, и каким пол был неприятным, грязным и холодным… А потом старик крепко пожимал ей руку и прощался, стоя у дверей, как будто он был вежливым молодым человеком, а она – его возлюбленной.

А потом наступило воскресное утро, и Кэрол все еще была в зеленом платье. Ткань промокла, стала липкой и помялась в постели, волосы девушки спутались и выглядели грязными, а вокруг шеи болтался глупый пластиковый обруч.

Все тело окостенело и болело, но хуже всего выглядели ноги. Кожа на ступнях покраснела и покрылась волдырями, как будто вчера девушка не танцевала на траве в парке, а бродила по пустыне.

И только тогда она сообразила, что забыла туфли. И они, и трусики остались где-то среди деревьев. Скорее всего, они там так и лежат.

Ничего не поделать. Придется вернуться в парк и забрать. В конце концов, туфли принадлежали Рошель, а не ей. Соседка наверняка заплатила за них сорок, а то и пятьдесят долларов и не обрадуется, если они пропадут.

В парке было полно бегунов, собак и орущих радиоприемников; сердитые голоса спорили о чем-то на испанском. Чернокожие парни в банданах и с серьгами в ушах играли на конгах рядом с фонтаном, где вчера звучал Стравинский. Повсюду валялся мусор. Девушке показалось, что прошлым вечером его было не так много, хотя, возможно, она просто не замечала ничего в темноте.

Кэрол потребовался почти час, чтобы найти поляну, где она танцевала, и к этому времени у нее ужасно разболелись ноги, и она пожалела, что вообще куда-то пошла.

При дневном свете перед ней открылось ужасающее зрелище. Прежде поляна казалась чем-то волшебным, – зеленая листва, прохладный воздух, музыка под звездами, – но теперь все выглядело совсем иначе.

Стволы деревьев по всему периметру обгорели и обуглились, трава пожухла и местами совсем почернела. Даже в воздухе вместо вчерашней свежести висела вонь гари. Как жаль. В городе вроде Нью-Йорка для природы просто не осталось места. Девушка взглянула на ближайшее дерево; его ствол был обожжен до самой кроны. Она осознала, что все эти деревья погибнут. Все из-за проклятых пуэрториканцев с их кострами.

Кэрол несколько раз обошла всю поляну и обыскала всю почерневшую землю, но так и не нашла ни трусики, ни туфли.

Ночь прошла ужасно. Хотя я и устал, но никак не мог уснуть, потому что у меня намертво заложило нос. И, стоило мне заснуть, как меня разбудил какой-то шум.

Прямо под моим окном по лесу как будто что-то шастало. Меньше человека, но, судя по звукам, двуногое… Кто-то бродил по сухим листьям и разбрасывал их в стороны, будто ничуть не опасался, что кто-нибудь услышит. То и дело трещали ветки, потом наступала тишина, потом раздавался удар, как будто кто-то перепрыгивал через упавший ствол. Я стоял в темноте и слушал, и по спине бегали мурашки, потом наконец решился, подошел к окну и выглянул наружу – точно как недогадливые герои в моих книгах. Заметил какое-то движение в кустах, чуть дальше в подлеске, но их мог раскачивать ветер.

Потом звук начал удаляться. Я смутно слышал, как у кого-то под ногами чавкает грязь. Кто бы это ни был, он шел прямиком в самую гущу леса, где почва становится сырой и болотистой.

Я простоял у окна почти час, и в конце концов наступила тишина; только скрипели, как обычно, лягушки. Я точно не собирался выходить наружу и с фонариком в руках пытаться отыскать незваного гостя – не такой я дурак, чтобы совершать глупости прямиком из ужастиков. Но, возможно, стоило позвать Сарра? Правда, к тому времени шум прекратился, и непонятное существо явно куда-то ушло. И Сарр наверняка разозлился бы, разбуди я их с Деборой из-за какой-нибудь бродячей собаки.

Подошел к окну с другой стороны комнаты и какое-то время прислушивался.

На дворе все было тихо. Снаружи царила почти непроглядная темень, я едва мог различить силуэты коптильни и амбара, но слышал, как при малейшем ветерке гремят тарелочки из фольги на пугалах среди кукурузы.

Я так долго простоял у окна, что на носу, наверное, отпечатался рисунок сетки. Потом лег в постель, но не мог уснуть. На ум пришла строчка из стихотворения: «И помнит ночь, что позабыто днем». И, стоило мне расслабиться, как шум начался снова, на этот раз где-то далеко – едва слышное однообразное уханье. Может, конечно, совиное, но, по мне, это не было похоже ни на сову, ни на какое-то другое животное. А потом, как будто в ответ, из глубины леса донесся другой звук: высокие стоны и завывания. Не знаю, был ли это человеческий голос или крик животного, но отчего-то он напомнил мне бессловесное – в этом я точно уверен – пение. В безумном, немелодичном завывании был тот же торжественный ритм, как в гимнах, которые поют по вечерам Пороты.

Шум длился всего пару минут, но я пролежал без сна до тех пор, пока небо не начало светлеть. Возможно, следовало немного почитать, но не хотелось включать лампу.

Встал около полудня, взял полотенце и отправился в дом принимать ванну. Не увидел Сарра и Дебору снаружи и решил, что они еще на кухне, завтракают. Но в доме было пусто, только на заднем крыльце сидело несколько кошек; ферма казалась заброшенной.

Только тогда я сообразил, что сегодня воскресенье и Пороты отправились куда-то на службу. Я был уверен, что сегодня суббота.

Удивительно, как легко здесь потерять счет времени. Наверное, убраться подальше от обычной нью-йоркской нервотрепки было хорошей мыслью, но это сбивает с толку. Время от времени я чувствую себя оторванным от мира. Я так привык жить по календарю и часам.

Отмокал в ванне, пока не услышал, как по дороге подходят Пороты. Они были на какой-то ферме неподалеку от Гейзелей и нагуляли приличный аппетит. Я тоже проголодался, хотя и проспал все утро. За завтраком (яйца с толстыми кусками ветчины, жареная картошка и черничный пирог) мы заговорили о местной фауне, и я упомянул о шуме, который слышал ночью. Сарр предположил, что между шарканьем и завываниями могло и не быть связи. Под окном могла ходить собака – их здесь множество, и им нравится шастать по округе среди ночи. А завывание… тут невозможно сказать наверняка. Сарр предположил, что это могла быть сова или, куда вероятнее, козодой. Судя по всему, козодои умеют издавать самые странные звуки, причем делают это в основном ночью (у Лавкрафта они сидели под окнами умирающего и со злорадным пением уносили с собой его душу).