Эндимион - Дэн Симмонс

Отец Главк вышел из своего «кабинета» и направился к нам. На нем была длинная черная сутана, на груди висело распятие; мне вдруг вспомнилось, что точно так же одевались иезуиты из монастыря в окрестностях Порт-Романтика. Пожилой, с бородой, как у патриарха, священник был слеп – его мутно-белые глаза ровным счетом ничего не видели; но меня поразило другое – когда Кучиат окликнул старика, лицо Главка сделалось живым, словно он вышел из транса: белоснежные брови поползли вверх, отчего на высоком лбу пролегли морщины, а тонкие потрескавшиеся губы разошлись в улыбке. Как ни странно это звучит, но в отце Главке все было… гармонично, что ли. Ему шли и слепота, и пышная седая борода, и морщинистая старческая кожа, и потрескавшиеся губы.

Признаться, я испытывал некоторые сомнения насчет «главка», о котором упоминали чичатуки, – опасался в первую очередь, что он как-то связан с Орденом. По логике вещей, когда я увидел перед собой священника, мне следовало схватить в охапку Энею с А.Беттиком и, как говорится, сделать дяде ручкой. Но ничего подобного у меня не было даже в мыслях. Отец Главк не имел ни малейшего отношения к Ордену. Он был сам по себе, что не замедлило выясниться буквально в первые минуты нашего знакомства.

Прежде чем кто-либо из нас троих успел раскрыть рот, старик, похоже, ощутил наше присутствие. Потолковал о чем-то с Кучиатом и Чичтику, внезапно повернулся к нам и выставил перед собой ладонь, словно пытаясь уловить исходящее от наших тел тепло. Потом пересек ледяную пещеру, подошел ко мне, положил на мое плечо худую руку и громко и отчетливо произнес:

– Се человек!

Чтобы прийти к пониманию, мне потребовались годы. А в тот миг я решил, что священник не только слеп, но и безумен.

Чичатуки отправились куда-то по своим важным делам (видимо, улаживать проблему с численностью отряда), пообещав вернуться через несколько дней, которые нам предстояло провести в обществе отца Главка. Энее удалось объяснить на прощание, что мы хотим разобрать плот и оттащить его ко второму порталу. Наблюдая за пантомимой, которую разыгрывали мы с девочкой, чичатуки кивали и повторяли слово «чиа», выражавшее согласие. Если я правильно понял их ответ, до второго портала придется добираться поверху, через местность, где кишмя кишат арктические призраки, и дорога займет не один день. Чичатукам явно не терпелось уйти, поэтому мы отложили выяснение подробностей до тех пор, пока они не вернутся, восстановив «пошатнувшееся равновесие» – то бишь отыскав нового члена отряда или избавившись еще от троих. Признаться, последний вариант наводил на мрачные мысли.

Священник поболтал с охотниками, очевидно, пожелал им счастливого пути, а потом долго стоял у входа в ледяной туннель, прислушиваясь к чему-то, что слышал только он.

Он вновь провел рукой по нашим лицам. Таким способом лично мне знакомиться еще не доводилось. Прикоснувшись к лицу девочки, Главк неожиданно произнес:

– Ребенок. Вот уж не думал, что когда-нибудь снова увижу ребенка.

Я не понял, что он имел в виду.

– А разве у чичатуков нет детей? Они же люди, значит, у них должны быть дети.

До того как приступить к «процедуре знакомства», отец Главк провел нас в сравнительно теплое помещение в недрах небоскреба. Стены были увешаны лампами и жаровнями, вдоль стен стояла мебель, имелся даже старинный проигрыватель компакт-дисков, а книжные полки ломились от книг. Интересно, зачем слепцу книги?

– У чичатуков есть дети, – подтвердил священник, – но так далеко на север их не берут.

– Почему?

– Из-за призраков, которые кишмя кишат к северу от границы окультуренных земель.

– Я думал, призраки их не пугают.

Старик кивнул и погладил свою окладистую бороду, скрывавшую воротник его аккуратно заштопанной, порядком изношенной сутаны.

– Мои друзья чичатуки охотятся только на детенышей. Шкуры и кости взрослых особей не годятся, у них иной метаболизм. – Я промолчал, хотя не уловил смысла фразы. – А дети чичатуков для призраков – любимое лакомство. Вот почему всех так удивляет, что с вами ребенок.

– А где находятся дети ваших друзей? – спросила Энея.

– В сотнях километров к югу отсюда. Их охраняют и воспитывают. Толщина льда в тех краях составляет всего тридцать – сорок метров, а воздух почти пригоден для дыхания.

– И что, призраки там не появляются? – уточнил я.

– Да, для них на юге слишком тепло.

– Тогда почему бы всем чичатукам не переселиться на юг… – Я замолчал, сообразив, что от холода и высокой силы тяжести стал глупее обычного.

– Вот именно, – откликнулся отец Главк. – Существование чичатуков целиком и полностью зависит от призраков. Охотники, вроде нашего общего приятеля Кучиата, рискуют головой, чтобы добыть пропитание, шкуры и кости. Но пока они отсутствуют, дети могут умереть с голода… Детей у чичатуков немного, поэтому они всемерно заботятся о малышах. Знаете, как они говорят про детей? «Утчай тук айчит чакуткучит».

– Священнее, чем тепло, правильно? – с запинкой перевела Энея.

– Молодец, – похвалил священник. – Но я совсем заболтался. Позвольте показать вам ваши комнаты, которые постоянно подтапливаю для гостей. Впрочем, вы мои первые гости за пятьдесят лет, если не считать чичатуков. А пока вы будете располагаться, я подогрею ужин.

Объясняя капитану де Сойе истинный смысл его миссии, кардинал Лурдзамийский неожиданно откинулся на спинку кресла, обвел пухлой рукой помещение и спросил:

– Тебе нравится эта комната, Федерико?

Де Сойя, ожидавший услышать нечто жизненно важное, только моргнул, потом огляделся по сторонам. Залу отличало то же изысканное великолепие, какое было свойственно всем помещениям в покоях Борджа. Впрочем, по сравнению с другими комнатами краски здесь были ярче, а узоры затейливее; кроме того, фрески и гобелены изображали события современной истории: вот Папа Юлий Шестой получает крестоформ из рук ангела Господня, вот сам Господь – похожий на того, каким он изображен на потолке Сикстинской капеллы, – воскрешает Папу Юлия, вот архангел с пламенеющим мечом изгоняет гнусного антипапу Тейяра Первого. Прочие фрески прославляли деяния Церкви и Ордена в первое столетие после возрождения христианства.

– Потолок рухнул в 1500 году, – сообщил кардинал, – едва не погребя под собой Папу Александра. Тогда погибли многие произведения искусства. После смерти Юлия Второго Лев Десятый восстановил комнату, но не сумел вернуть ей прежний вид. Сто тридцать стандартных лет назад Его Святейшество распорядился отреставрировать помещение заново. Обрати внимание на центральную фреску. Это работа Халамана Гхены с Возрождения-Вектор. Гобелен с эмблемой Ордена выполнен Широку. А руководили реставрацией лучшие пасемские мастера, включая Питера Бейнса Корт-Билгрута.

Де Сойя вежливо кивнул, хотя и не понимал, какое все это имеет отношение к предмету разговора. Быть может, кардинал, как то случается со многими наделенными властью людьми, привык отвлекаться от темы, благо помощники наверняка не рискуют его поправлять?