Записки беспогонника - Сергей Голицын

Однажды какой-то генерал, перегоняя нас на «виллисе», остановил машину возле коляски Пылаева и начал материться, сравнивая нашу роту с кочующими цыганами.

Если немцы успевали мост взорвать, мы должны были строить другой, временный, но не на том же месте, а на сколько-то метров ниже или выше по течению, притом мост низкий, всего на полметра — на метр над уровнем воды. Требовались два условия: максимальная быстрота постройки и прочность из расчета нагрузки до 60 тонн.

Мы были саперами армейскими — 48-й армии. Назначение выстроенного нами моста являлось — в максимально короткие сроки пропустить всю армейскую артиллерию, все танки и автомашины. Позднее являлись саперы фронтовые и строили постоянный мост на месте взорванного, мост высокий, добротный и красивый.

Но ни наши офицеры, ни бойцы никогда мостов не строили и не умели забивать свай. И не все офицеры и командиры умели читать чертежи, но, естественно, никто из них не желал сознаться в своем невежестве.

Первые дни мы благополучно подвигались вперед, немцы мостов не взрывали, а драпали быстро. Мы собирали трофеи, ловили лошадей и ехали, делая по 20–25 километров в день. Лейтенант Ледуховский был трусоват, проводя инженерную разведку, он был обязан следовать непосредственно за передовыми частями, а на самом деле нарочно отставал от них и в конце концов, имея на руках великолепную карту-километровку, то есть в одном сантиметре один километр (1:100 000), ухитрился сбиться в сторону и завел нас в густой лес.

Дорога едва заметно проглядывалась и все заворачивала. Пылаев послал меня вперед спросить едущего в авангарде Ледуховского — туда ли мы едем? Я догнал Вячеслава Алексеевича, взял у него карту и сразу убедился, что не туда. Но Ледуховский начал на меня кричать, чтобы я не мешался. Он был чрезмерно самолюбив и никогда не признавался в своих ошибках.

Солнце клонилось к закату. Мы набрели на брошенную избушку лесника и собрались ночевать.

Вдруг показались… С перепугу мы решили, что немцы. На поляну вышли человек сто вооруженных. Иные из них были действительно одеты в немецкую форму, а большинство кто как сумел — в наши гимнастерки, в гражданские рубахи и пиджаки, все в сапогах, наших и немецких.

Оказывается, партизаны. Три года они прятались по лесам и болотам, а теперь, в дни наступления, вышли к своим, и командование на первых порах не стало их расформировывать, а так как они хорошо знали местность, поручило им прочесывать леса, вылавливая пробирающихся небольшими группами немцев и власовцев. Заметив колесные следы, они пошли за нами и нагнали нас.

Помню одного молодого партизана. Он спрашивал — нет ли среди нас москвичей. Сам москвич, студент и радист, он был сброшен в первую военную зиму на парашюте со своей рацией. Меня с ним свели. Ночуя эту ночь вместе, он расспрашивал меня о Москве, где у него остались родители, о бомбежках Москвы, о тыловом пайке и напоследок угостил меня из своей фляги самогоном. Вряд ли я многое мог ему рассказать, но зато он рассказывал очень интересно о трудной жизни и быте в лесу, о трех страшных карательных экспедициях немцев.

Партизаны нам показали тропу, как нам выйти на главную дорогу. Оказалось, мы сделали километров 20 крюку. Еле выбрались из болот. И тут выяснилось, что надо было строить мост, правда маленький, а мы пропали и вместо нас его выстроила 1-я рота.

Двинулись дальше догонять всю армию, успевшую уйти далеко на запад. Двигались весь день и всю ночь, наконец догнали, и как раз на речке, где немцы успели мост взорвать.

Пехота пошла дальше, а танки и пушки были направлены в обход через другой мост, который 1-я рота успела выстроить, а грузовые машины в обход по бездорожью не смогли пробраться и встали, попрятавшись от возможных налетов немецкой авиации по ближайшим лесам.

Таким образом, нам прямо с ходу предстояло выстроить наш первый мост в елико кратчайшие сроки. Ведь задерживались грузы целой дивизии. А свай-то забивать мы не умели.

Решили строить мост на ряжах. Ряж — это вроде сруба от маленькой избушки, который опускают на дно реки и набивают его камнями и песком, а уж на него кладут прогоны будущего моста. По военно-инженерной науке ряжевые мосты рекомендуются лишь при твердом каменном грунте, когда сваи забить невозможно, но такие мосты более трудоемки, и ряжи стесняют русло.

И все же мы решили строить мост ряжевый. Все понимали неумолимую ответственность и срочность работы. Начали натощак, не накормив людей. Два взвода поехали в лес заготовлять стройматериал. Мне поручили измерить ширину и глубину реки. Поручение, казалось бы, пустяковое, но весьма ответственное, ведь пока неизвестна ширина реки, невозможно заготовлять прогоны, а пока неизвестна глубина, нельзя знать, во сколько венцов рубить ряж.

Единственная рулетка в нашей роте была тесмяная и принадлежала она мне чуть ли не с начала войны, но первые два ее метра давно оторвались, а остальные цифры, хотя и неоднократно подновлявшиеся химическим карандашом, так выцвели, что только я один мог их едва-едва различить. На сборе трофеев Бобруйского котла было специально приказано — найти рулетку, другие части находили из нержавеющей стали, прецизионной точности немецкие рулетки с автоматическим выбрасывателем, но нам такое богатство не попадалось.

Ледуховский и Пылаев вопили: «Скорее, скорее!» — Самородов и еще кто-то поспешно разделись, деревянным метром сразу измерили глубину, в середине оказалось 1 м 20 см. А с измерением ширины реки дело обстояло сложнее. Стоя на берегу и держа конец искалеченной рулетки, я передал всю тесьму стоящему по пояс в воде Самородову, затем тот передал конец другому бойцу, переправившемуся на ту сторону.

Конечно, мне следовало бы самому раздеться и самому фиксировать все расстояния по обрывкам рулетки. Но я всю жизнь остро ненавидел воду и вообще купание, считая эту жидкость холодной и мокрой. И потому предпочитал командовать с берега, а рулетка намокла и цифры, написанные химическим карандашом, смылись.

— Скорее, скорее! — вопили лейтенант и капитан.

— 11 метров 60 сантиметров, — ответил я, сложив в уме три цифры, которые мне продиктовал Самородов.

Тотчас же была дана команда: отпиливать прогоны по 6 метров длиной.

Вспоминая теперь прошлое почти 30-летней давности, я, как сейчас, слышу мелодичный звон множества топоров. Люди работали без завтрака, но никто не ворчал, все старались, не поднимая голов. Все понимали — как нужен мост, наш мост. И музыка рубки звенела, словно симфония. Будь я хоть мало-мальски музыкален, я бы если не написал, то хотя бы напел композитору ту, ни с чем не сравнимую, поднимающую настроение, зовущую к победе, разудалую мелодию. Плотники рубили и тесали ряж, в отличие от сруба избушки не квадратный, а прямоугольный, из толстых бревен тесали прогоны, из жердей тесали настил. Подводы одна за другой подъезжали из леса, другие подвозили камни для ряжа, один взвод копал и подготовлял на обоих берегах подходы к будущему мосту, богатырь-кузнец Синица на походной кузнице весело ковал скобы и костыли. А в стороне стояли обе наши походные кухни, играя на солнце медными котлами, и пар поднимался из-под обеих крышек.