Кавалер умученных Жизелей - Павел Козлов

Она почти жила в лаборатории, и «колдовала», и смотрела на животных. Эффект, сначала, долго не присутствовал. И был получен, может, в сотый раз. Когда в итоге комбинаций элементов явилась чудотворная субстанция, по силе действия – сродни «живой воде», речь о которой есть в старинных книгах.

Она открыла – при особом сочетании

в отдельности известных элементов,

мы получаем ряд новейших препаратов

для «корректирования функций эндокринной,

а, также, дисбаланса гормональной

глубинной биосферы человека».

В итоге испытаний в ряде клиник

– на практике творили чудеса.

Профессор Ингеборга Голдунайте взошла звездой на медицинском небосклоне.

Успех принес признание и премии. Но, главное, своими препаратами она смогла помочь в лечении племянника. И мальчик ожил, и увидел в жизни смысл. Конечно, его только подлечили. Но за «клинический период» Алекс очень повзрослел, от тяжких дум вернулся к оптимизму, и это – главная заслуга Инги.

Он прожил в Вильнюсе почти, что целый год, и вовсе бы, наверно, не уехал. Но, видел в жизни цель, пришла решимость. И Инга, как ни трудно ей далось, благословила Алексея на отъезд, в тревожный, трудный путь познанья мира.

На памятных занятьях в детском хоре он выносил желанье стать певцом.

Действительно – природа одарила.

Дискант после мутации воскрес.

Развился у него прекрасный тенор,

и не писклявый, а летящий, неземной.

Все педагоги громогласно говорили:

«Прекрасный будет камерный певец.

Он и в спектаклях мог бы быть хорош,

но вот, увы, фактура подкачала.

Такой нескладный, худощавый, не артист».

* * *

Потом Екатерина разговаривала с мамой. Вера, неохотно, ей тоже рассказала, а дочка все записывала как стенографистка. Так вышло, что от первого лица. И дальше Порываев прочитал:

– Я Алика узнала на экзамене, когда приехал пробоваться в Гнесинский, мне довелось ему аккомпанировать.

Тогда была я в творческом горении, да и по-прежнему – я обожаю музыку.

А он пришел – изящный юноша, мой принц, и протянул мне арию Хосе. Клавир, чтобы смогли прорепетировать. С волнением взглянув тогда на ноты, его спросила осторожно: «Не боитесь?».

Я не привыкла, чтоб всерьез мне отвечали. Но он так странно мне тогда сказал: «Боязнь проступка – безусловно, правильно. Но, если о поступке будет речь, то плюнь на страх и сделай невозможное. А тут – лишь только арию пропеть. Пожалуйста, сыграйте, как помечено».

Когда он спел: «Как свято сохраняю, цветок, что ты мне подарила», я, честно, позабыла все на свете, и сразу же влюбилась в дивный голос, который, думала, поет лишь для меня. Его, конечно, взяли в институт – прекрасный тенор с превосходной подготовкой. А для меня тогда настало время счастья – он, Алик, позволял себя любить.

«Сейчас, куда не глянешь – негатив. Одни измены, шоу-бизнес обезумел. И, главное, все тут же в телевизор, газеты переполнили скабрезности. А мы узнали настоящую любовь. Алеша Золотов ещё был очень юный, ему едва сравнялось восемнадцать. А я его постарше на три года.

– Так как же Золотов, когда твой муж – Альцшулер?

– Сценический, так скажем, псевдоним.

Сначала мы поехали в Литву. И Алик пел там арии из опер. А Ингеборга не могла не видеть, с каким волненьем я тогда играла, и все дышало лишь влюбленным вдохновеньем.

Что говорить, Альцшулер был хорош – прекрасный принц, и позволял себя любить. Хоть дальше поцелуев и не шло, но я считала, что и так прекрасно. Он и в Москве со мной одной общался, и не похоже, чтобы жаждал приключений.

* * *

Олегу Порываеву было совсем не сложно, читая все подряд, самостоятельно выстраивать картину. Хоть Катерина записала все сумбурно, будто наспех, каким-то закругленным языком. Но он прекрасно понимал, что для гражданки Аллы много проще, чтобы рассказ о тех, не часто разглашаемых событиях, был им самостоятельно прочитан. Чтоб не рассказывать в такой трагичный и печальный день туманные истории из прошлого. Тем более, листков-то этих было так немного.

Теперь, он посмотрел, опять рассказывала Алла:

«И юношей, уже студентом Гнесинки, Алеша Золотов сумел всем доказать, что создан Богом именно для пения. На конкурсе певцов имени Глинки он стал лауреатом третьей премии.

Но он все время ощущал свою нелепость. Да, что уж там – досадную тщедушность в увеличительном стекле подмостков сцены. Вдруг трепетному юноше открылось – не обольщаться, быть таким, каков он есть.

И он задумался – какой такой он есть? И, безнадежно, понял – никакой. Гормоны Инги только помогли, чтобы развился «по мужскому типу», а препараты, укрепляющие психику, пошли на воспитание характера. Но дух окреп в совсем негодном теле. И с тетей Ингой был серьезный разговор.

– Ты, Алик, мы, – уж ты, конечно, помнишь, как бились за здоровье шаг за шагом. Есть человеческим возможностям предел. Не получилось, чтобы стал совсем мужчиной. Но сделать от тебя дитя возможно. Я это думала, чтобы продолжить род. Спроси у Веры – вдруг она согласна? А если нет, так мы найдем другую, сейчас так много суррогатных матерей.

– А мне потом – быть суррогатным папой? Куда мне спрятать женственность манер? Уж лучше бы меня под нож хирурга. Пересадили яйца, вшили член, и стал бы я прекрасным баритоном.

– Ты можешь упрекнуть меня в бездумности? И думаешь, что, что-то не проверено? Тебе такая хирургия не показана – пустая трата времени и сил. Диагноз: эректильная дисфункция – прямое показанье к смене пола.

Алеша, что тут скажешь, обомлел, обескуражен был такими мыслями.

– Да, Алекс, что же делать? Слушай правду. Мы брали у тебя сперматозоиды – там можно выбрать для оплодотворения. Ребенок будет, несомненно, твой, и наша кровь найдет развитье в жизни. А Вера – очень чистая душа, ты знаешь, бесконечно тебя любит. Мы создадим дитя в союзе с Верой, ты будешь мужем, а она родит. Вы регистрируете акт по документам, я прослежу, чтоб у ребенка было всё. Ты сделаешь себе другое тело, к чему твой организм и так стремится. Смотри – чуть не вколол мужских гормонов, и голос твой намного выше стал!

Тут Алику вдруг вспомнились те платья, наряды незнакомой матери, в которых он разгуливал все детство. Потом возникла мысль, что он артист. Но, что поделать, существует амплуа. Как ни старался он нормально выглядеть мужчиной – он выглядел всегда нелепо, если не убого. Повсюду на него, он это замечал, смотрели, будто на изгоя.

Он вспомнил, как читал про Карло Фаринелли, кастрата и великого певца. Но у того – невероятный голос. Потом – другое время, средние века. И жил он в золоченой клетке, как придворный соловей. Да, нечего равняться – тот был гений.

Быть может, все-таки, переодеться на всю жизнь. Не выглядеть нелепым мужичонкой, а стать певицей в элегантных туалетах. Общительной и, все же – недоступной – ведь нравственность никто не собирался отменять.