Жанна Ланвен - Жером Пикон

В августе 1940-го в журнале Pour elle появился репортаж журналистки Виолетты Ледук под двусмысленным названием «Переделка Парижа», в котором Жанна Ланвен рассказывала о своих впечатлениях от нового порядка и дала понять, что принимает новые условия работы во имя интересов Франции и французов: «Нужно приспособиться к нынешним обстоятельствам, из самого простого создавая нечто красивое и полезное. Если у нас получится экспортировать нашу продукцию в Германию и Италию, 700 сотрудников Дома не окажутся этой зимой на улице»[763]. Пример несдающейся Франции кутюрье показала уже на следующий год, снявшись в еженедельных новостях 25 апреля. Она коротко представила новую коллекцию и провела съемочную группу по всем ателье, а комментатор в это время рассказывал, что современные парижские швеи-«мидинетки» теперь работают только на машинках Зингер[764].

Экономное распределение

Роскошные вышивки и сложные дорогие аппликации остались в прошлом. Причиной того «простого», о котором говорила Жанна, прежде всего, были перебои с поставками сырья и ограничения, наложенные оккупантами. Выходить из положения было сложно. Новые материалы – вискоза и нейлон – считались еще экспериментальными и поставлялись только для армии. Приходилось довольствоваться малым и делать обувь в буквальном смысле на деревянных подошвах, довольствоваться кроличьим мехом, а чулки со стрелками… рисовать прямо на ноге. Единственный элемент одежды, не пострадавший от нищеты военного времени и не подвергавшийся моральному осуждению, как элемент роскоши – самый, казалось бы, бесполезный аксессуар, оказавшийся совершенно необходимым, – шляпа! Материалы для изготовления шляп оставались в свободной продаже: ленты, опилки, соломка, перья – всего этого было в достатке. Все ненужное собиралось, обрабатывалось, украшалось и водружалось на женские головки, словно эфемерные сторожевые башни.

Партизаны «национальной революции» по примеру Виолетты Ледюк восторгались: «Экстравагантные, трогательные, безумные, поразительные, сдержанные, вульгарные, притягивающие взгляд, очаровательные… – определений не хватит для того, чтобы описать шляпки нового сезона!

Одна модистка мне сказала: “Мы обращаемся к природе, создавая самые изящные вещи! Наши шляпки словно цветы, словно висячие сады с цветущими клумбами”»[765]. Мотивы фруктов и овощей, традиционные для шляпных мастериц, снова входили в моду. На головах парижанок появлялись чудовищных размеров корзинки с фруктами и гигантскими овощами, о каких не мог мечтать даже в самых смелых снах ни один крестьянин.

Модницы, одевавшиеся в домах моды, чувствовали, что бурная фантазия всех кутюрье снова вырвалась на свободу: одежда изменилась. В коллекции Ланвен осень – зима 1941 года прямой силуэт, на который требовалось довольно мало ткани, был забыт, и его место заняли платья-амфоры и модели в форме бочоночка, с плиссировкой на бедрах – красивые пышные складки ткани! Строгая цветовая гамма «черный серый» тоже поменялась на более яркие и живые цвета – красный и зеленый.

В следующем году появилось платье «Тысяча лоскутов», вполне в духе времен экономии, но этот вариант тоже давал фантазии разгуляться.

Конечно, даже haute couture приходилось считаться с новой модой, которую до этого она игнорировала или в лучшем случае отводила ей место в линии «Спорт». Множество карманов на пальто, жакетах, пиджаках и простые корсажи – знаки не только достатка, беззаботности или андрогинной моды, но еще и влияние военного стиля, царящего в годы дефицита, экономии, нехватки транспорта, рабочих рук, материальных благ.

Но в середине войны экстравагантность снова обрела право на существование, если не сказать, что к ней стали стремиться.

Продумывались планы возможных неофициальных показов домов мод в «свободной зоне». Так, осенью 1942 года в отеле «Европа» в Эль-де-Бан проводилось дефиле, в котором участвовал и Дом Ланвен. В марте 1942 года вместе с Марселем Роша и Жаком Фатом Жанна ездила в Лион, представляя свою новую коллекцию. Роже Шалль описывал, как они втроем стояли на перроне вокзала: возглавлявшая эту группу дама с закрытым вуалью лицом казалась суровой и властной[766].

Смерть друга

В отсутвие Жана Лабюскьера Жанне пришлось самой заниматься продвижением своего Дома моды, но она не собиралась никем заменять любимого соратника и коллегу, тем более что он был связан с главными лицами государства и мог, в случае необходимости, помочь полезным советом. Какими бы ни были планы Лабюскьера на будущее возвращение на улицу Фобур, 22, тот факт, что его должность оставалась вакантной, в глазах всех знакомых означал, что он располагал очень важными для Дома связями.

Жан стал тенью генерала Хюнтцингера и в правительстве Виши, и на других должностях. Он следовал за ним повсюду, однако не забывал пользоваться любой возможностью поддерживать связь со своим парижским окружением и, прежде всего, со своей семьей[767]. С тех пор, как во Франции утвердился новый режим и стали появляться люди, активно работающие на новое правительство, он посылал своей жене, все так же продолжавшей работать на улице Фобур Сент-Оноре, инструкции, как себя вести. Дениза получала точные указания, как надо общаться с теми или иными знакомыми и друзьями, на кого можно положиться, а с кем стоит соблюдать осторожность. Не то чтобы супругам было что скрывать: это был самый успешный период в их жизни. Лабюскьер понимал, что он вступил в такой мир интриг, где любой неловкий жест или неточное слово могли послужить поводом для сплетен, откровенной лжи или сереьезного компромата.

Он советовал быть сдержанней с Фернаном де Бриноном[768], активно сотрудничавшим с оккупантами, чей стройный силуэт и черные глаза стали очень знамениты в то время в парижском обществе. В качестве французского посланника и уполномоченного по правительственным делам на оккупированных территориях с декабря 1940 года Бринон принимал участие во множестве официальных церемоний, посещал значимые события для культурной жизни страны.

Мода в этом ряду занимала не последнее место, например 24 июня 1941 года с неимоверной помпой в присутствии Бринона, Жанны Ланвен, Люсьена Лелонга и Жака Фата открылась Европейская выставка Франции в Большом дворце.