КГБ Андропова с усами Сталина: управление массовым сознанием - Георгий Почепцов

С «подписантами» советская власть боролась особенно сурово. Две причины объясняют это. С одной стороны, это уже становилось объединением граждан против власти. Один человек не опасен, опасность представляет любой тип объединения. С другой — модель открытого письма наверх, как правило, раскрывала то, о чем власть хотела бы умолчать. А такая модель, наоборот, вела ко все большему распространению негатива для власти.

Власть стала практиковать высылку тех, кто предоставлял определенную «информационную опасность», создавая различного рода поводы для западной пропаганды (см. подробный анализ выезда И. Бродского [8]). Но власть странным образом разрешала выезд или высылала тех, кто был для нее опасен больше за рубежом типа Солженицына [9-10]. С одной стороны, это было, несомненно, выгодно КГБ, поскольку снимало с него большую часть проблем слежки за человеком и его рукописями. Интересная подборка из украинских бумаг КГБ рассказывает, как якобы бурно конкретные советские люди осуждают Солженицына [11]. То есть КГБ в своих отчетах тоже раскручивал фейковые новости.

Есть также мнения о неоднозначности и непонятности фигуры Солженицына, подводящие к тому, что его могли создать и использовать как агента влияния (см., например, [12]).

В результате в Союзе функционировало несколько разных информационных и виртуальных потоков, которые в разной степени соответствовали представлениям властей о правильности произведения или его автора. Причем достаточно часто воззрения власти и читателей не совпадали. Читатели хотели одних авторов, власть держалась за других.

Советский Союз был иным в разные исторические периоды. С этим может быть связано и разное отношение к диссидентству. С. Григорьянц очень серьезно хвалит Хрущева, говоря: «К 1957 году вся система слежки в советском обществе была совершенно уничтожена. Начались туристические поездки советских людей за границу, множества иностранцев — в СССР. Появился Московский кинофестиваль, конкурс имени Чайковского. Советский Союз становился все более открытой страной» [13]. Он считает годы правления Хрущева единственными, когда КГБ не управлял страной. Из этого тогда можно понять активность КГБ при отстранении Хрущева от власти, поскольку все было сделано руками и, вероятно, мозгами именно КГБ. Понижение статуса КГБ видно по тому, что глава КГБ В. Семичастный был всего лишь кандидатом в члены ЦК КПСС [14].

Семичастный хранит такие детали того времени, например, как слова Брежнева по поводу Хрущева: «Однажды как бы между прочим сказал мне: „Может, его убрать как-то так, чтобы не поднимать шума?” А я, в свою очередь, спросил: „Кто это будет делать? Я не буду. Значит, привлекать кого-то из обслуживающего персонала, а это уже выглядит заговором. У нас есть такие рычаги, которые мы можем спокойно использовать для решения вопроса”. Брежнев согласился и больше на физическом устранении не настаивал» [15].

Хрущев раздражал самые верхи. Но, как оказывается, вторые лица так не думали. Как вспоминал Семичастный: «Я раньше не говорил об этом, но секретари обкомов и члены ЦК все настойчивее стали требовать, чтобы я „принял меры”, а именно — арестовал Брежнева и других организаторов выступления против Хрущева» [16].

Партийная система подчинилась силе КГБ. Но, как это ни странно, точно так же поступил и Хрущев, который не боролся против своего снятия. Эта загадка сохраняется и сегодня. Правда, есть следующее мнение зятя Хрущева А. Аджубея: «Алексей Иванович так и не понял, почему цепкий, колючий, всегда за власть бившийся Хрущев ничего, ну ничегошеньки не предпринимал, чтобы нейтрализовать медлительного Подгорного и велеречивого Брежнева. И годы спустя объяснение находил одно: Хрущев не верил. Видимо, первый человек в партии и в Совмине настолько вошел в роль единственно возможного лидера, что не мог допустить ослушания? Или готов был укротить взбунтовавшихся грозным своим окриком? Почему-то раз бросил Алексею Ивановичу: „Народ не позволит”. Какой народ? Где его Никита Сергеевич в Кремле видел? Все Аджубеем и придуманные лозунги типа „Догоним и перегоним Америку!” или „Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме” звучали и смешно, и грустно на фоне пустых прилавков магазинов. Начались перебои с хлебом — Аджубей считал, создаваемые искусственно» [17].

Как видим, даже у самых известных, но нереализованных лозунгов, были конкретные авторы.

У Григорьянца было и такое важное замечание: «К сожалению, ни одним из известных мне историков или участников диссидентского движения не осознается, что оно находилось в прямой зависимости от положения в Кремле. Но поскольку, как говорил Черчилль, в Кремле все играют под ковром, то никто из диссидентов этого как следует не понимал» [13].

Неопределенность сопровождает и другие фигуры. С. Григорьянц, например, считает Солженицына «автором литературной лжи, приспособленцем ко вкусам Хрущева и Твардовского, хотя и признает его влиятельность в русской истории, сравнимую с Аввакумом и Л. Толстым» [18].

Дальнейшие события, включая переход в КГБ Андропова, показали, что Комитет становился все сильнее и сильнее. Андропов не только, как считается, «породил» диссидентское движение, чтобы поднять статус Комитета, он насытил все ведомства своими представителями, в результате чего косвенно осуществлялся «перехват» управления ними.

С. Григорьянц приводит интересный разговор с Бжезинским: «Однажды, году в 2000 он мне сказал, что накануне, возвращаясь из Европы, оказался в самолете рядом с Михаилом Горбачевым, и тот ему всю дорогу хвалил Путина.

— Как Вы думаете, почему Горбачеву нравится Путин? — спросил меня Бжезинский.

— Потому что оба воспитаны и поставлены на высший пост в стране Комитетом государственной безопасности.

— Вот и я так думаю, — радостно меня поддержал Бжезинский, а я с некоторой тоской подумал, что американцы польского происхождения понимают то, что происходит в России гораздо лучше искалеченных советской властью русских, которым за четверть века за редким исключением ничего не удается объяснить» [19].

Двойные технологии КГБ позволяли оберегать и продвигать тех, кто был нужен на следующих этапах развития. И в этом случае отклонения от поведения «избранных» могло быть вписано в нужное направление. То есть одни нарушали и сидели, другие — нарушали и не сидели.

Но одновременно была и модель, когда власть закрывала глаза на неправильное индивидуальное, но не групповое поведение. Но это касалось только людей известных и нужных власти. Можно назвать по крайней мере две причины этой «нужности». С одной стороны, они были заслуженными людьми, и власти не нужен был шум, создававший негатив для власти. С другой — власть могла иметь на них свои планы, о которых они даже могли не догадываться.

Люди, которым в результате было разрешено отклоняющееся поведение, составляли главный интерес Пятого управления. Совершив что-то, они каялись, просили о помощи, тем самым в результате попадая в еще большую степень зависимости. Все это были люди, познавшие вкус славы: от Евтушенко до Любимова. По этой причине они не могли уже разорвать путы, которые КГБ плел вокруг них. Яд славы практически неизлечим…