Обратная сторона Истока - Екатерина Шашкова

— Вот именно, что слышала и видела. Светошумовое воздействие — знаешь, что это такое? Тебя просто оглушило. А онемение в руке — побочный эффект, само через пару дней пройдёт.

— То есть я здорова?

— Понятия не имею, я не врач и историю болезни твою не читал. Но ты совершенно точно всё ещё правша.

Марлена осторожно погладила пострадавшую руку здоровой. Потом ущипнула. Боли, видимо, не почувствовала, но всё равно улыбнулась. И добавила, шмыгнув носом:

— Это была очень… очень плохая шутка.

— Плохая шутка для плохой девочки — это меньшее из наказаний, которые ты заслужила. И даже не думай, что мне стыдно. Если бы я сразу сказал правду, ты бы мигом начала ставить условия. А так — хотя бы выслушала меня спокойно.

— Между прочим, я ещё не приняла ваше предложение! И если вы всегда так ведёте себя с подчинёнными…

— Я иногда и хуже себя веду. И что?

— Да ничего вообще-то. И я не имела в виду, что отказываюсь. Просто… Найдите Заську! Пожалуйста. Она где-то в Викене должна быть, но адрес мне не говорили. Какой-то пансионат или частный дом, может… Или… ой…

«Ой» заключалось в том, что Марлена вдруг пошатнулась, побледнела и грохнулась обратно на кровать. Ладно хоть на подушку, а не мимо.

— Да понял я, понял. Подумаю, что можно сделать. — Силь поправил почти свалившуюся на пол простыню и вернулся к двери. — А ты сиди здесь и без охраны никуда не ходи. Хотя далеко ты всё равно не уйдёшь в таком состоянии…

* * *

Ракун спал — и не хотел просыпаться.

Во сне дышалось легко, и сердце не сжималось от тревоги, солнце грело, лодка слегка покачивалась на волнах, мир был полон ярких красок, а по волосам мягко скользила чья-то рука. Перебирала пряди, касалась вплетённых в хвост арфактумов, легонько гладила виски…

Прекрасный был бы сон — если бы не едкий больничный запах, настойчиво напоминающий о реальности.

Ракун фыркнул, открыл глаза — и ничего не изменилось. Остались и краски, и тёплые солнечные лучи, и рука на волосах. Разве что вместо лодки обнаружилась кровать.

Он не помнил, как заснул.

Только как думал, куда сесть. Стул мерзко скрипел от каждого движения, раздражая Ракуна и грозя разбудить Нину. Кровать вела себя тихо, но садиться на неё в грязной одежде не хотелось. Да и свободного места там осталось не слишком много, потревожить можно.

В итоге Ракун устроился прямо на полу возле кровати. Облокотился на неё — и просидел так всю ночь, не сводя глаз с Нины.

Или, может быть, думал, что просидел. А в итоге всё-таки задремал и пропустил самое главное.

Она очнулась!

— Доброе утро! — произнесла Нина. Вполне бодро для человека, из которого вчера вытекло какое-то невероятное количество крови.

Ракун открыл рот — и не смог ничего ответить. Только смотрел и улыбался, как дурак, от уха до уха. А потом перехватил ладонь Нины и прижался к ней губами.

— У тебя в обмен на зрение голос забрали?

— Никогда… — прохрипел магос. Слова давались с трудом. — …никогда больше никуда тебя одну не пущу. Никогда!

— Совсем никогда?

— Пару лет точно.

— А на экзамен?

— Буду караулить за дверью. Открытой. Ты хоть представляешь, что я чувствовал, когда ты там ползала неизвестно где, а я никак помочь не мог и сидел представлял себе всякие ужасы? И потом, когда… ну, когда всё случилось…

Ракун почти слышал, как Нина бормочет в ответ своё вечное «извини», но она внезапно даже взгляд не отвела. Только тихо спросила:

— То же, что я чувствую каждый раз, когда ты уезжаешь на задания?

«Извини» всё же прозвучало, только говорить его пришлось магосу.

— Извини, — выдохнул он. — Прости, что взвалил это на тебя.

— Брось, я с самого начала знала, на что иду. Это был мой сознательный выбор. Если ты в чём-то и виноват, то только в том, что сейчас мне пальцы сломаешь.

Ракун торопливо разжал руку, бережно погладил кисть.

— Иногда мне кажется, что я тебя недостоин.

— А иногда — что достоин?

— А иногда — что не кажется. Как ты меня вообще терпишь?

— Я люблю тебя.

— Ну да, это многое объясняет. И, кстати, знаешь… Я тут подумал… — Магос сделал паузу, собираясь с духом. Не получилось, сердце отбивало по рёбрам что-то громкое и не слишком ритмичное. — Может, поженимся? А то работы теперь выше крыши будет, а молодожёнам внеочередной отпуск дают.

— Хорошая идея, — серьёзно кивнула Нина. — Я сейчас, правда, всё равно на больничном. Но потом на море хочу. Или в горы, с палаткой. И чтоб никого вокруг! Есть у вас какой-нибудь подходящий мир поблизости, чтобы отдохнуть без посторонних?

— То есть ты согласна?

— А ты сомневался?

— Женщина, ты невыносима!

— Но ты же как-то выносишь.

— Просто я тоже тебя люблю, — улыбнулся Ракун. И тут же мысленно обозвал себя идиотом, вспомнив о самом главном: — Как ты себя чувствуешь?

Нина ответила не сразу.

Пауза была достаточно долгой, чтобы магос начал всерьёз беспокоиться, насколько же всё плохо. Но Нина, закончив прислушиваться к себе, всё же сообщила:

— Если не шевелиться, то нормально.

— Тогда лучше не шевелись. Доктора позвать?

— Не надо пока. Давай ещё немножко вдвоём побудем. — Нина снова потянулась к волосам Ракуна, и он послушно склонил голову. — Я была права, тебе идёт.

— Что?

— А ты в зеркало смотрелся?

Ответа на этот вопрос магос не знал. Он умывался, вычищал кровь из под ногтей, и даже шею вымыл. Смотрел ли он при этом на себя? Видел ли что-то? И что вообще должен был увидеть?

— Магия Устья отрастила мне третий глаз во лбу? Или бородавками на прощанье украсила?

— Боюсь, магия здесь ни при чём. Сам смотри. — Нина ухватила Ракуна за выбившуюся из хвоста прядку и подтянула её поближе к лицу магоса.

В чёрных волосах поблёскивала седина. Много-много седины.

Совсем как у отца после смерти мамы.

— Ну… зато я теперь полосатый, как настоящий енот, — неловко улыбнулся Ракун.

— Извини. Это из-за меня всё…

— Да ладно тебе! Сама же говорила — мне идёт. Значит, всё прекрасно! А тебе сейчас главное — выздоравливать и не думать о ерунде.

— И вовсе это не ерунда! — запротестовала Нина.

— Ерунда, я сказал! А будешь спорить — вообще налысо побреюсь.

— Не надо! На лысых енотов я не подписывалась!

— Вы даже в больнице себя спокойно вести не можете, да? — Дверь распахнулась без стука. Силь традиционно игнорировал правила приличия.