Проклятие зеленоглазое, или Тьма ее побери! - Елена Княжина

приоткрыла веки, поняла, что прозевала «тот самый момент». Вокруг нас осыпалась какая-то закопченная сажа… И глаза на меня смотрели снова черные, как два тлеющих уголька. Внимательные, алчущие и подернутые мутной дымкой.

Я подождала еще хоть чего-нибудь эпичного. Молнии там, сверкающего вихря… Нет, гхаррушки. Вообще ничего.

– Не получилось? – прохрипела, когда жаркая ладонь согрела мой живот, и из него стало постепенно уходить чувство… То самое, в общем, чувство, которое и описывать-то не хотелось. Не то что испытывать.

Я начинала понимать мисс Хендрик, что предпочла квахаров и квадратные носы, а не вот это все. В какой-то (весьма конкретный) момент даже пожалела, что гигантский валун пролетел мимо и не избавил меня от страданий мгновенно.

– Получилось, Эйвелин. Не шевелись. Больно? – Данн виновато сглотнул и стер губами слезы, проложившие себе путь от уголка глаза прямо в ухо.

– Да огхарреть как! Вам бы самому так, сир рабовладелец! – пропыхтела сдавленно под неподъемным телом.

Стукнула его кулаком в божественную грудь (со всех сторон божественную, с какой ни посмотри), и Даннтиэль карикатурно охнул. Вид при этом имел настолько счастливый, словно сбылась его главная садистская мечта.

На самом деле, было уже терпимо. И с каждой секундой все лучше. То ли он в меня все-таки кинул «Эйфорией», забыв обещание, то ли дело было не в ней…

– А у меня в академии чемодан стынет. С сорочками дурацкими, – призналась ему зачем-то.

Пока болтала, я меньше думала, а стало быть, и меньше сгорала со стыда.

– Ты его все-таки собрала?

– Собрала, – вздохнула горько. Кому он теперь нужен, чемодан этот? – А морок пошел за вашей матушкой…

– Думаю, пока мы обойдемся без сорочек. И без морока. И тем более без моей матушки. Прошло?

Я прислушалась к ощущениям и поняла, что боль, от которой виски смочились слезами, ушла так же резко, как появилась. Кожа на животе под жаркой ладонью почти кипела. Внутри рождался клубок совсем других ощущений… Очень, очень неловких. Волнительных.

– П-прошло… Данн! – проследила расширившимися глазами путь падающей справа статуи.

В нашу сторону падающей!

Испугаться не успела, как нас закружило в черной воронке. И вместо твердых холодных камней подо мной оказались знакомые простыни с черно-золотыми вензельками…

В распахнутое окно вторгался шум моря, гул разбивающихся о камни суровых волн. Холодный воздух пронизывал до костей, и Даннтиэль, порывисто вскочив, захлопнул ставни. Подхватил с пола когда-то сброшенное туда одеяло и вернулся в постель. Накрыл им нас, словно черным куполом.

– Попалась, колючка зеленоглазая, – прошептали из темноты так хрипло, что кожа без всяких смущающих прикосновений покрылась мурашками.

А потом они хлынули второй волной. Как раз от очень, очень смущающих прикосновений.

– Даннтиэль…

Из моего рта норовил вылезти один из тысячи несвоевременных вопросов, но его требовательно затолкали обратно, размазав по нёбу горячим языком.

– Потом, Эйви. Все потом, – простонал он в мой рот, жадно прижимая к себе. И настойчиво возвращаясь к тому месту, на котором мы прервались в храме.

И стало вдруг совершенно безразлично, где там бродит треклятый ополоумевший ректор, обескровивший моего… моего. Совсем теперь моего. Запредельно божественного и все такого же самодовольного.

Весь остальной мир вполне мог подождать. И он терпеливо ждал, будто бы застыв в золотистом джантарике пойманной мушкой.

Ждал, пока горячая ладонь мучительно медленно каталась по покрытой испариной спине… Ждал, пока Данн осыпал чувствительную кожу сильными, жадными поцелуями… Пока алчно брал свою положенную жертву, добровольную и полюбовную, скрипя старой деревянной кроватью… И скрип этот разносился по всему пустому дому сквозь настежь раскрытые двери.

– Это… так… так! – пробормотала чужим, севшим голосом.

– Божественно? – подсказал он с самодовольной ухмылкой.

Вот же божество недощипанное!

– Разве что самую капельку, – призналась смущенно.

Пригляделась к Рэдхэйвену, со всех сторон похожему на себя обычного. С привычным загаром, с колючей анжарской щетиной на щеках, с глянцевыми темно-темно-карими глазами, на дне которых игриво тлели золотистые огоньки. Разве что без следов усталости, что сопровождала его в последние дни.

– Так это все потому, что я твоя… «яра» эта? А ты немножко… бог? – я наморщила лоб, вполне готовая перейти к долгому, изматывающему выяснению отношений. Пора, наверное.

– «Разве что самую капельку», – Даннтиэль упал спиной на подушки. – Ты только не бойся, ладно? Не убегай, Эйвелин. Никогда не убегай. Рано или поздно сияние пройдет, если его не подпитывать и куда-нибудь тратить… Наверное. Наверное, пройдет, – сглотнул обреченно.

– Оно тебе чем-то мешает? – поерзала щекой по холодной подушке и подползла к Даннтиэлю греться.

У него в груди по-прежнему имелся персональный керрактский вулкан, и это единственное не давало нам замерзнуть в пустом нетопленном доме.

– Не то слово, – проворчал, хмуро поглядывая в окно. – И тебе будет мешать. Ты просто еще в полной мере не оценила… «побочные эффекты», – он повернулся и поймал мой подбородок. – Ну как, мисс Ламберт, я уже не прыщ на линяющей заднице винторогого гхарра?

– С линяющей я погорячилась, – пробубнила ему в жаркую подмышку. – Ай!

Стальные пальцы крепко стиснули то место, которое, исходя из сути беседы, должно было принадлежать гхарру. Но принадлежало-то мне!

– Тиран! – возмутилась, напрашиваясь на более нежную ласку. – Сильнейший всея и всего… Царь и бог книжного отдела…

– Ты полюбила меня, Эйвелин? – Даннтиэль приподнялся на локтях.

От его внимательного взгляда было трудно сбежать. Да и некуда.

– Да, – выдохнула честно.

– Это хорошо, – он одобрительно кивнул, заливая спальню счастливым сиянием из глаз. В просторную комнату будто солнце заглянуло, внезапно обнаружившись на седом хмуром небе. – Потому что вряд ли у тебя в ближайшее время получится овдоветь. И не в ближайшее тоже.

– Я уже догадалась, да.

– Будь ты обычной дикаркой из Аквелука, еще оставался бы шанс… но не теперь, не теперь.

– Я не оставлю попыток, – хихикнула ему в шею. – У меня целый блокнот впечатляющих рецептов…

– Ты не хочешь сама ничего спросить? – он затащил меня наверх, и я окончательно согрелась.

Одни мои щеки сейчас вполне могли отопить весь дом на утесе.

– Чего, к примеру? – я почесала ногтем висок и натянула на себя черное одеяло.

– Я слышал когда-то, что девушкам крайне важно словесное подтверждение чувств и… всякое такое, – выдал он напряженно.

Сухарь хитанский. Недощипанный.

– Я