Генералиссимус Суворов. "Мы русские - враг пред нами дрожит!" - Арсений Замостьянов

В «Рассказах старого воина» есть интерпретация воспоминаний Багратиона о последней болезни Суворова: «Я застал Александра Васильевича в постели; он был очень слаб; впадал в обморок; тёрли ему виски спиртом и давали нюхать. Пришедши в память, он взглянул на меня; но в гениальных глазах его уже не блестел прежний огонь. Долго смотрел он, как будто стараясь узнать меня; потом сказал: «А! Это ты, Пётр, здравствуй!» – и замолчал. Минуту спустя он опять взглянул на меня…»[14] Последний год жизни Суворова был скрашен боевой дружбой с любимым учеником, который остался с ним и в дни неизлечимой болезни. Прожил он в Петербурге, в доме Хвостова, немногим более двух недель. Победы Суворова создали славу императору Павлу, мы и сегодня вспоминаем его недолгое царствование чаще всего именно в связи с Итальянским и Швейцарским походами.

Портрет А. В. Суворова. Художник И. Подключников

И всё-таки в дни болезни, в Петербурге, император не оказал чести герою, которого ещё недавно величал ангелом… Своими действиями в последние недели жизни Суворова Павел фактически дезавуировал данные полководцу привилегии. По Павловскому уставу дежурного генерала полагалось иметь только императору. Но ведь Павел обещал своему генералиссимусу императорские почести! А теперь гневался на него из-за пресловутого дежурного генерала, к функциям которого Суворов привык за екатерининские годы. Павел написал Суворову сдержанно резкое письмо, контрастировавшее с дружескими посланиями последних месяцев: «Господин генералиссимус, князь Италийский, граф Суворов-Рымникский. Дошло до сведения моего, что во время командования войсками моими за границею имели вы при себе генерала, коего называли дежурным, вопреки всех моих установлений и высочайшего устава. То удивлялся оному, повелеваю вам уведомить меня, что побудило вас сие сделать. Павел».

В доме Хвостова к Суворову явился «вестник богов» князь Долгорукий с посланием от императора: «Генералиссимусу князю Суворову не приказано являться к императору». Несколько дней спустя император мстительно прикажет отозвать от генералиссимуса всех положенных ему по чину адъютантов. Приказ прозвучал неумолимо: «Адъютанты генералиссимуса князя Италийского графа Суворова-Рымникского полковник Кушников и подполковник барон Розен определены по прежнему в полки, первый в гренадерский Розенберга, а последний в мушкетёрский графа Ланжерона, майорам же Румянцеву и Ставракову и капитану Кригеру состоять при армии». В те дни каждый новый жест монарха был ударом по слабеющему здоровью полководца.

Сохранилась и такая легенда. В те дни Суворов спросил то ли медика, то ли Хвостова: «Сколько я ещё проживу?». Ответ был утешительный: «Пятнадцать лет!» Суворов нашёл силы для улыбки: «Злодей! Почему не сказал: «Тридцать»?!» Он шутил и на смертном одре.

Родовое древо Суворовых

На старых ранах – полученных при Козлуджах, Кинбурне, Очакове, – открылись язвы. Ноги опухли. Суворов метался в лихорадке, повторяя в бреду заветные слова: «Генуя! Сражение! Вперёд!». Порой болезнь на шаг отступала – и Суворова поднимали с постели, усаживали в кресло, которое на колёсах бережно катали по комнате. Порой он даже возобновлял занятия турецким языком, тренируя память; и беседовал с близкими о политике. При этом память отказывала ему в разговорах о самом недалёком прошлом: об Итальянском и Швейцарском походах. Узнав о трагическом положении Суворова, переменчивый, страстный Павел решается на дружелюбный жест: он посылает к Суворову князя Багратиона с изъявлением царского участия. Ненадолго Суворов ожил, произнёс несколько осмысленных слов, но вскоре начал бредить. По нескольку раз в день Суворова посещал знаменитый доктор Гриф. Больному льстило, когда Гриф объявлял, что прислан императором. Но есть и такая легенда: когда к умиравшему Суворову прибыл от Государя граф Кутайсов (Суворов высмеивал его путь от камердинера до графа во многих анекдотах) с требованием отчета в действиях генералиссимуса, Суворов сказал: «Я готовлюсь отдать отчет Богу, а о Государе я теперь и думать не хочу».

Воля к жизни не оставляла Суворова – и он не сразу согласился исповедаться и причаститься Святых Тайн, он ещё надеялся победить болезнь, как побеждал любого противника на поле боя… Он до последних минут оставался в Петербурге, в доме Д. И. Хвостова на Крюковом канале. Прощаться с еще живым Суворовым приходили любимые соратники, ученики: Державин, Багратион… Сейчас полководец мог вспомнить свои слова, написанные когда-то в автобиографии: «Потомство мое прошу брать мой пример: всяко дело начинать благословением Божьим; до издыхания быть верным Государю и Отечеству; убегать роскоши, праздности, корыстолюбия и искать славу чрез истину и добродетель».

Главные слова были излиты. Великие дела стояли за плечами героя. Временами Суворовым овладевала жажда жизни, жажда деятельности. Полководец не оставлял попыток побороть болезнь.

Во втором часу дня 6 мая 1800 года сердце Суворова остановилось. Комнату обтянули чёрным, тело набальзамировали. Воинских почестей, равных императорским, не получит Суворов и после смерти. Его хоронили как фельдмаршала – не как генералиссимуса. Без гвардейских полков.