Халцедоновый Двор. И в пепел обращен - Мари Бреннан
Шрифт:
Интервал:
– Другу, – твердо сказала она, подавая Луне руку. – Называйте меня другом без опасений.
Халцедоновый Чертог, Лондон, 19 декабря 1665 г.
Скользкий, всем видом напоминавший змею, лорд-хранитель Валентин Аспелл Иррит откровенно не нравился. Как и прочие дивные из тех, что находят явное удовольствие в жестокости, хоть этот и прятал злорадство за льстивой, елейной учтивостью. Излагая королеве дурные вести, он то и дело кланялся, но далее внешней видимости его любезность не простиралась.
– Разумеется, государыня, требования Гир-Карлин неразумны. Суд Вашего величества уже вынес Ифаррену Видару справедливый приговор, и никакая иная королева не вправе требовать его выдачи – тем более, что преступления, свершенные им против сего двора, столь серьезны. Однако ж ее послание весьма и весьма… настоятельно.
Злобно оскалившись, Луна отвернулась от Аспелла, да так резко, что сапфирово-синие юбки едва ли не свистнули в воздухе. Все время его разглагольствований она расхаживала по кабинету, и конца-края сему было не видать.
– Она может настаивать на чем угодно и сколько пожелает. Ифаррена Видара мы ей не выдадим.
«А жаль, – подумала Иррит. – По крайней мере, от этой треклятой шкатулки избавились бы».
Вспомнив о ней, беркширка с трудом сдержала дрожь. Живя в Долине, она немало слышала о нравах Халцедонового Двора, об изощренных интригах и коварных ловушках, расставляемых друг другу местными царедворцами. Конечно, все это было при прежней королеве – во времена Луны вести из Лондона сделались не столь омерзительными, однако в том, что лондонские дивные переняли от смертных соседей все их вероломство и подлость, были согласны все. Дома, в Долине, если кто из дивных друг дружку невзлюбит, устраивали поединок, да на том и вражде конец. Здесь же с врагом расправлялись куда более хитрыми способами, однако с ужасной судьбой, отмеренной Луной Ифаррену Видару, на памяти Иррит не могло сравниться ничто.
Королева объявила это милостью, однако никаким милосердием здесь даже не пахло.
Аспелл деликатно кашлянул.
– Государыня… конечно, без ирландских союзников второго нападения Гир-Карлин не учинить, но ведь она непременно найдет иные способы нам докучать. А при… э-э… затруднительном положении сего двора…
Вот тут Луна остановилась и смерила лорда-хранителя гневным взглядом.
– Говори прямо, Валентин. Эти иносказания мне надоели.
– Но Ваше величество запретили нам обсуждение сих материй.
– Я запретила в них вмешиваться. Говори, пока я не велела вырвать твой змеиный язык.
Иррит украдкой, бочком, отодвинулась подальше, всей душою жалея, что у нее нет благовидного предлога покинуть кабинет. Со дня гибели смертного фаворита королевы нрав ее сделался непредсказуем… а ведь она его даже не любила.
Лорд-хранитель поклонился королеве в пояс.
– Без Принца, государыня, наш двор весьма уязвим. Как мне известно, лорд Энтони был более, чем символом принципов Вашего величества: от него прямо зависела устойчивость вашей власти. Памятуя о новых угрозах со стороны Гир-Карлин, я должен молить вас подумать о его возможном преемнике.
Зло стиснув зубы, Луна жестом велела подать себе вина. К несчастью, ближе всех к вину стояла Иррит – ей и пришлось поспешить к королеве с кубком. Однако Луна просто приняла кубок и выпила, не удостоив Иррит даже гневного взгляда.
– Мы примем это к сведению, лорд Валентин. Но прежний приказ наш остается в силе: решение – за нами и только за нами. Любого же, кто дерзнет вмешаться, постигнет наше великое недовольство.
Монквелл-стрит, Лондон, 3 января 1666 г.
Появилась она на десятый день Рождества, в личине все той же Монтроз, чем удивила и напугала Джека едва ли не до потери рассудка.
Но, Рождество или не Рождество, а хвори ждать не желали – ни ради сынов человеческих, ни ради самого Сына Божия – и нагло докучали людям, нимало не уважая святого праздника. Каждое утро Джек принимал пациентов в собственном заведении близ Криплгейтских ворот, а после полудня шел по домам, к тем, кто не мог прийти сам. Чуму зимние холода вогнали в спячку, однако есть на свете и другие недуги, причем в таком множестве, что без работы Джек отнюдь не сидел.
Вниз он не спускался уже не одну неделю, и, вероятно, любопытство в душе поугасло, а разум списал все пережитое на морок, на обман чувств.
С виду мистрис Монтроз решительно ничем не выделялась – просто еще одна благородная дама, пришедшая к доктору за советом, в коей Джек ни за что не заподозрил бы королеву лондонских дивных, не признай она этого сама в тот день, в доме Энтони. Он даже было подумал, что это кто-то другой, ведь дивные способны принимать любой облик, какой пожелают. Однако, войдя, она величаво кивнула, и Джек понял: нет, перед ним вправду сама королева, – и поспешил поскорее избавиться от пациента. Этот явился к доктору с простудой, не более, превращенной страхами в чуму, сыпной тиф и старую добрую потливую горячку[70], и все это – разом. Спровадив страждущего, Джек поклонился королеве в обличии мистрис Монтроз.
– Я… не ожидал увидеть вас здесь.
В ответ на его сдержанный тон королева слегка улыбнулась.
– Прошу прощения, я вовсе не имела в виду смутить тебя. Однако в наших чертогах ты не появляешься, а мне хотелось бы задать тебе некий вопрос – пока ты не отвык от нас и не убедил себя, будто это был только сон.
Прямо в точку! Да, в проницательности сей эльфийке не откажешь. Вот что значит опыт бессчетных сотен, а может, и тысяч лет.
– Тогда прошу, пройдите в заднюю комнату. В сравнении с вашим домом у меня, извините, бедновато…
Но Луна прервала его извинения небрежным взмахом затянутой в перчатку руки.
– Доктор Эллин, возможно, поверить в это и нелегко, однако хижины мне, в определенном смысле, интересны не менее, чем дворцы. Ведь то и другое – отражение человеческой жизни.
Вот это показалось интересным уже Джеку. Проводив королеву в заднюю комнату, согретую огнем очага, он предложил гостье вина, от коего та не отказалась.
Пока он занимался сими мелкими хлопотами, Луна ждала – терпеливо, словно с первого взгляда поняла, что причина задержки в волнении. Какой же вопрос мог оказаться столь неотложным, чтоб королева явилась к нему домой? Однако Луна заговорила лишь после того, как он опустился в кресло.
– Скажи мне, доктор Эллин: ты рожден в Лондоне?
Джек удивленно моргнул.
– На Грейсчерч-стрит. Это и есть тот вопрос, что привел вас ко мне?
Луна негромко рассмеялась, но в смехе ее явственно слышались напряженные нотки. Неужто тоже волнуется? Неужто под маской смертной, в глубине души, тоже сокрыта тревога?
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!