Приглашение в зенит - Георгий Гуревич

— Садитесь, — сказал Гелий. — Хорошо, что я догнал вас. Теперь успеете.

Трогательный человек! Чинился часа два, устал, наверное, мог бы возвращаться со спокойной совестью, убеждая себя, что я давно уже сижу в кузове какого‑нибудь попутчика. Нет, поехал догонять на всякий случай.

Слишком усталый, чтобы благодарить многословно, я кряхтя начал втискиваться на привычное место.

— Ноги горят с непривычки, — признался я. — Чуточку отдохну и начну нажимать. Сейчас.

— Нажимать не надо, — сказал Гелий мрачно. — Я снял педали. Так мы доедем быстрее. Сегодня не до игры.

Тогда я даже недооценил это торжественное признание. Не до игры! Гелий вынужден был вслух сказать, что его педальные приспособления — только игра. Когда же человеку некогда, ему не надо вмешиваться со своими хилыми ногами. Машина справится лучше.

На аэродром мы успели вовремя, билет я достал, на обсуждение темы успел. И тему мою утвердили — ту самую, о контактах между некоторыми представителями семейства зубатых китов. Но ныне диссертация моя давно опубликована, обязательный экземпляр хранится в Ленинской библиотеке, так что интересующиеся контактами с зубатыми китами могут взять ее в читальном зале. О зубатых китах я расскажу в другой раз. Сейчас о Гелии.

Крылья все‑таки волновали меня, и месяца через два я спросил в очередном письме, не подходит ли очередь “птицы номер два”.

Ответ пришел быстро:

“Я отказался от этой идеи, — писал Гелий. — Отказался от игры в помощников машины. Да, признаю, что это игра, я сказал вам это еще в пути, а поутру увидел в Приморском наглядную иллюстрацию. Помните колонку против нашего дома, откуда мы таскали воду все время? Вот я остановился у колонки, чтобы залить радиатор, и как раз подошла женщина с девчуркой лет семи. У женщины два ведра на коромысле, у девочки игрушечное ведерко примерно на пол–литра. Женщина накачала себе воды, нацепила ведра на коромысло и дочке налила ведерко, еще по головке погладила, приговаривая: “Ты моя помощница!” И пошли они вдвоем, понесли свою ношу каждая. Так продемонстрировали мне наглядно, что такое мои педали. Тоже детские ведерки. Может быть, нам они и полезны и для гигиены, и для воспитания. Но все равно это детские ведерки — воды на стирку в них не принесешь.

Читал я не раз в популярных книгах, что машины — это продолжение рук и ног человеческих, продолжение глаз и ушей. Но вижу, продолжение‑то получается длинноватое, куда объемистее пролога. Вот уже и все пути–дороги отданы продолжению, а ноги, родоначальники транспорта, бегают только по футбольному полю. Продолжение дело делает, а зачинатели в игры играют. И не получится ли так со временем, что, создав продолжение мозга, мы и ему передадим мозговую работу, а себе оставим шахматы и кроссворды. Голы будем забивать, чтобы ноги не отсохли, козла забивать, чтобы мозги не усохли? Вот, Юра, проблемка, хочу к ней голову приложить”.

Голову, видимо, он уже начал прикладывать, потому что в том же письме рассказывалось про изучение физиологии нервной системы, задавались вопросы, в том числе и такой:

“Как вы полагаете, Юра, в чем основная причина: почему электрические моторы делают тысячи оборотов в секунду, колеса — десятки оборотов, а бегун, самый лучший, — несколько шагов? Где тут узкое место, где загвоздка? Что сдерживает темп жизни: мускулы или нервы?”

Я вспомнил: “Где загвоздка, там и гвоздь решения”.

И ответил, в соответствии с учебником, что, возможно, скорость тут лимитирует нервы. Электрический ток проходит 300 тысяч километров в секунду, нервный ток — от силы метров сто — сто двадцать. Дело в том, что нерв не проводник, скорее он похож на стопку конденсаторов, где возбуждение передается индукцией. Одна сторона каждой части заряжается, в противолежащей стороне возникает противоположный заряд, по нерву спешат ионы натрия и калия, скорость их перемещения обычная для атомов — тепловая: сотни метров в секунду в лучшем случае. В результате от ступни к голове сигнал идет заметную долю секунды, столько же от головы в мускулы, плюс обработка сигнала в центре, плюс приведение мышц в движение. Вот и получаются десятые доли секунды на шаг.

“Это я все читал уже, — ответил Гелий в следующем письме. — Я полагал, что вы как специалист знаете какие‑нибудь новинки. А читая про натрий и калий, я задумался: почему природа выбрала для передачи сигналов эти тяжелые ионы? Почему не взяла чего‑нибудь полегче, литий например? Наверное, потому, что жизнь зародилась в океане, где было полно хлористого натрия и калия, вот жизнь и использовала подручный, хотя и не лучший, материал. А где‑нибудь на другой планете, где в воде достаточно хлористого лития, жизнь обязательно должна была ухватиться за литий. Шутка сказать: ионы в три раза легче натрия, в шесть раз легче калия, они же движутся быстрее при том же напряжении. Почему я говорю именно о литии? Потому что элемент этот из первой группы, сродни калию и натрию, он должен так же легко усваиваться кровью и нервами вместо натрия, как пресловутый стронций усваивается костями вместо кальция — родственника своего по второй группе. И в итоге должна бы получиться скорость движения раза в четыре выше, чем при нашем обычном нервном токе. Четыре раза — неплохой выигрыш! Как по–вашему, стоит приложить руки?”

Я достаточно хорошо знал Гелия, чтобы догадаться, что руки уже приложены. Вероятно, и цифра “в четыре раза” взята не с потолка. Неужели получается четырехкратное ускорение нервной связи? А ведь это заманчиво, честное слово!

Возбуждение в четыре раза быстрее, торможение в четыре раза быстрее! Ускоренная связь, ускоренная обратная связь. В четыре раза быстрее прибывает донесение в мозг, в четыре раза быстрее ответная реакция. Сколько предотвращено несчастных случаев! Сколько человек успело отдернуть руку, ногу, вовремя отскочить от бешеного зверя или взбесившейся машины, уклониться от падающего сука, кирпича, цветочного горшка! Ради одного этого стоит постараться.

Движение вчетверо быстрее: в минуту не 75 шагов, а триста. Отныне нормальный скорый шаг — 25 километров в час, бег на дальние дистанции — километров 70. Полчаса ходьбы от границы города до центра. И этот темп меняет облик современного города. Почти не нужен пассажирский транспорт: все эти неповоротливые троллейбусы, автобусы, личные комнаты на четырех колесах, отравляющие город продуктами неполного сгорания. Только для перевозки чемоданов понадобятся машины. И улицы можно превратить к бульвары, мостовые — в беговые дорожки. Пробежка по дороге на службу. И чистый воздух в городах.

Не только ходьба — и все другие движения становятся проворнее. Движения быстрее, работа идет быстрее. Там, где было четверо рабочих, справляется один. Или же, если это предпочтительнее, все четверо справляются за два часа со сменной нормой. А дальше, свободное время — главное богатство коммунистического общества — время для самообразования, самоусовершенствования, для творчества.

Стоит постараться?

И думал я еще, что при кажущейся разбросанности Гелий все эти годы бил в одну точку: настойчиво искал резервы времени. Началось с электрички; там он подсчитал, что упразднение остановок могло бы подарить лишний человеко–месяц на каждый поезд. Потом Гелий замахнулся на болельщиков: две человеко–жизни обнаружил на трибунах. Когда речь пошла о зарядке, там уже были миллионы человеко–жизней — “залежи труда”, как выразился Гелий. А теперь идет речь об учетверении работников. И все они без предварительной подготовки, сразу становятся к станку, умелые, обученные. Это уже сотни миллионов человеко–жизней — целое месторождение труда или месторождение времени, как распорядитесь.