Холодная война. Политики, полководцы, разведчики - Леонид Млечин

А 27 ноября западным державам был предъявлен ультиматум: они должны подписать мирный договор или с единой Германией, или с двумя германскими государствами и предоставить Западному Берлину статус демилитаризованного вольного города, то есть вывести оттуда свои войска. Хрущев дал западным державам шесть месяцев. Если западные державы откажутся, Советский Союз в одностороннем порядке подпишет мирный договор с ГДР и передаст ей контроль над всеми транспортными коридорами, которые соединяют ФРГ с Западным Берлином. И даже откровенно предупредил:

— Власти ГДР не будут такими же гибкими в этих вопросах, как мы.

Это было самое неприятное для Запада.

Военный персонал четырех держав имел полную свободу передвижения во всех четырех секторах Большого Берлина. Советский Союз был обязан обеспечить доступ западным державам в Берлин, где находились их воинские контингенты. В Центре воздушной безопасности в Западном Берлине дежурил советский представитель, которого союзники информировали о своих полетах через советскую зону. Машины и поезда союзников, следовавшие в Западный Берлин через территорию Восточной Германии, проверялись советскими офицерами, а не пограничниками ГДР. Западные державы хотели сохранить свободный доступ к Западному Берлину и не собирались показывать свои документы пограничникам ГДР, которую они не признавали.

Идеи Хрущева оказались неожиданностью для братских стран и для самой ГДР. Восточногерманского посла в Москве Йоханнеса Кёнига 10 ноября, за несколько часов до первой речи Хрущева, предупредил заведующий 3-м европейским отделом Иван Иванович Ильичев:

— Слушайте выступление повнимательнее, будут важные заявления по германскому вопросу.

Хрущеву нравилась эта простая схема: оккупационный режим отменяется, западные войска выводятся, Западный Берлин оказывается во власти ГДР. Ульбрихт не выразил особой радости. Он хотел не свободный город под боком, а полный контроль над всем Берлином. Идея Хрущева была компромиссом между требованием Ульбрихта получить весь Берлин и нежеланием Москвы устраивать опасный скандал с Западом.

Впрочем, Хрущев был уверен в себе и своих возможностях. Он говорил членам Президиума ЦК:

— Войны не будет. Пять лет назад соотношение сил было иным, тогда у нас не было водородной бомбы, мы не могли достичь территории США. Теперь Америка стала ближе, наши ракеты могут нанести прямой удар.

Разумеется, никто в Президиуме ЦК не возразил Хрущеву. Только когда Никиту Сергеевича отправили в отставку, Громыко поделился с помощниками:

— Войска западных держав были введены в Западный Берлин в 1945 году в обмен на вывод американских войск из Тюрингии и по договоренности сторон. Это означало, что их выдворение из Западного Берлина в обход соглашения было бы произволом. Товарищ Хрущев относился к ультиматумам безответственно, легкомысленно. В результате, мягко говоря, страна попадает в неловкое положение…

Никита Сергеевич жаждал не конфликта, а победы в дипломатической схватке. Он хотел быть в центре мировой политики, хотел, чтобы от него зависело решение главных проблем, верил в свое дипломатическое искусство. Он считал, что захватил Запад врасплох и тем самым обеспечил себе неплохие шансы на победу.

Хрущев хотел участвовать в переговорах с западными лидерами, в первую очередь с американским президентом, и добиться от них важных уступок. Он отправил первого заместителя главы правительства Анастаса Ивановича Микояна в Соединенные Штаты с предложением провести встречу на высшем уровне по Берлину и германскому вопросу.

Единой позиции у Запада не было.

Для Соединенных Штатов Западный Берлин был уязвимым форпостом, который трудно, но необходимо защищать. Если США не смогут защитить Западный Берлин, союзники утратят доверие к Америке.

— На кону, — говорил Эйзенхауэр, — судьба двух миллионов свободных немцев, которые нам верят и к которым мы не можем повернуться спиной.

А вот англичане не считали Западный Берлин таким уж важным и уж точно не были готовы за него воевать. На эти противоречия в Москве тоже рассчитывали.

Западные страны были готовы к большим уступкам. Британский министр иностранных дел Селвин Ллойд соглашался заменить войска западных держав в Западном Берлине контингентом войск ООН. Государственный секретарь США Джон Фостер Даллес был готов иметь дело с ГДР. Канцлер Аденауэр был категорически против — не собирался уступать Хрущеву и Ульбрихту ни пяди земли. Его поддержал французский президент Шарль де Голль, он не считал возможным уступать советскому давлению и был главным сторонником Аденауэра во время берлинского кризиса.

Никита Сергеевич призывал Ульбрихта к терпению:

— Западникам надо дать время отойти от прежней позиции. Через год они будут слабее, а мы сильнее. В 1961 году ГДР превзойдет ФРГ по уровню жизни. Это будет иметь большое политическое значение. Это будет бомба для них. Американцы не могут признать ГДР по соображениям престижа. Они нас не признавали шестнадцать лет, а вы хотите, чтобы они вас признали через десять лет. Надо подождать.

Возник спор и об отношении к ФРГ. Громыко заметил Ульбрихту, что печать ГДР называет ФРГ незаконным государством, что расходится с советской позицией:

— Федеративная Республика — суверенное государство. Мы ее можем критиковать за милитаризм, но не считать суверенным государством — это вредит нашей тактике.

Ульбрихт стоял на своем:

— ГДР — законное государство, потому что оно выполнило Потсдамские соглашения, а ФРГ — нет.

Хрущев заключил:

— Как ГДР смотрит на эти вопросы — это ваше внутреннее дело. Мы остаемся на своих позициях. Мы не должны повторять вашу позицию. Мы установили дипломатические отношения с двумя германскими государствами и оба считаем суверенными.

Никита Сергеевич рассчитывал на многое, играя с Западом. Ульбрихт же опасался, что в какой-то момент Советский Союз пожертвует ГДР ради большой сделки с Соединенными Штатами. Холодная война ощущалась и внутри одного лагеря. Младший партнер побаивался, что старший за его спиной сговорится с другой стороной. Этот страх никогда не покидал руководителя ГДР.

«Ульбрихт втайне не доверял Москве, сомневался в ее верности, — вспоминал начальник восточногерманской разведки генерал-полковник Маркус Вольф. — Ульбрихт боялся, что Советский Союз в случае военного конфликта между немецкими «братьями» может предоставить ГДР ее участи».

В Восточном Берлине знали, что Молотов не хотел включать ГДР в Варшавский договор, вопрошал:

— Почему мы должны сражаться с Западом из-за ГДР?

Почему же Хрущев иначе отнесся к Восточной Германии? Почему решил ей помогать? Он действительно верил в коммунизм. Он хотел продемонстрировать всему миру, что ГДР, которая находится на передовой холодной войны, победит ФРГ в соревновании, что коммунизм привлекательнее капитализма. Он видел в ГДР важнейшего участника этого соревнования. Это определило его отношение к Восточной Германии и самому Ульбрихту. Он верил, что мировой социализм настолько окреп, что может одержать победу над капитализмом мирным путем.