Антихрупкость. Как извлечь выгоду из хаоса - Нассим Николас Талеб

Позвольте мне, следуя за эмоциями, начать с третьей, правой колонки, в которую попали герои и храбрецы. Неуязвимость – даже антихрупкость – общества зависит от них; если мы и добились чего-то, то лишь потому, что кто-то когда-то рисковал за нас. Храбрость и героизм не означают слепое принятие риска и не обязательно равны безрассудству. Есть псевдохрабрость тех, кто слеп, кто не видит риска – и недооценивает вероятность поражения. У нас есть достаточно примеров того, как те же самые люди становятся трусливыми как зайцы и, столкнувшись с настоящим риском, перегибают палку, то есть ведут себя совсем не как герои. Стоики считали, что благоразумие родственно храбрости – это храбрость, позволяющая нам сражаться с собственными порывами (согласно афоризму самого Публилия Сира, благоразумие есть храбрость полководца).

Исторически героизм эволюционировал, проявляясь как на гладиаторской арене, так и в области идей. В доантичный период героем Гомера был человек, наделенный отвагой вкупе с физической силой, потому что все явления тогда имели физическое измерение. В более позднюю, античную эпоху такие люди, как царь Лакедемона Агесилай, полагали, что по-настоящему счастлив тот, кто погибает в бою – вряд ли иначе, а то и никак иначе. Но для Агесилая отвага связана уже не только с боевым мастерством: теперь это нечто большее. Храбрость часто рассматривали как самоотречение: кто-то жертвует собой ради блага других, ради коллектива, совершает некий альтруистический поступок.

Наконец, родилась новая форма храбрости – храбрость сократика Платона, предельно точно определяющая современного человека: решимость защищать идею и с радостью принять смерть, невзирая на страх, просто из-за привилегии умереть за истину или же защищая некие ценности, – вот наивысшая честь. Никто из людей не обладает таким авторитетом, как два мыслителя, которые открыто и дерзко отдали жизнь за свои идеи, – два жителя Восточного Средиземноморья, грек и еврей.

Когда нам говорят, что счастье — категория экономическая или, во всяком случае, материалистическая, следует задуматься. Можете себе представить, как я расстраиваюсь, когда слышу об очищенных от героизма «ценностях среднего класса», которые по милости глобализации и Интернета проникли повсюду, куда летают самолеты British Air. Среди наркотиков обожествляемого класса – «тяжелая работа» в банке или табачной компании, прилежное чтение газет, покорное выполнение большей части правил дорожного движения (но не всех), рабство внутри корпоративной структуры, зависимость от мнения босса (отчеты о работе хранятся в папке в отделе кадров), законопослушность, вера в инвестиции на фондовом рынке, отпуск в тропиках, а также жизнь в пригороде (и ипотека) с очаровательной собакой и дегустацией вина в субботу вечером. Те, кого постиг успех, становятся частью фотогалереи в ежегодном списке миллионеров, где рассчитывают застрять на какое-то время, пока покупателей удобрений не переманят китайские конкуренты. Этих людей назовут героями, а не счастливчиками. Но успех зависит от случайности, между тем сознательный акт героизма исключает случайность. А члены «этичного» среднего класса могут работать на табачную компанию – и благодаря казуистике считать себя нравственными людьми.

Мысли о будущем человечества расстраивают меня еще больше, когда за компьютером в вашингтонском пригороде я вижу «ботана», который прогуливается в Starbucks и магазин и обратно, может взорвать целый батальон где-нибудь далеко, скажем, в Пакистане, а потом пойти в спортзал покачаться (сравним его с рыцарем или самураем). Усиленное технологией малодушие идеально ложится в общую мозаику: общество хрупко, бал тут правят бесхребетные политики, призывники-уклонисты, страшащиеся избирательных участков, и любящие чушь журналисты. Все они создают взрывоопасный дефицит бюджета и множественные агентские проблемы, потому что хотят комфорта в краткосрочном плане.

Оговорка. Раскладка, представленная в таблице 7, не подразумевает, что те, кто ставит на кон душу, неизменно правы – или что смерть за идею всегда приносит пользу остальным: ряд мессиански настроенных утопистов причинили нам основательный вред. Не обязательна и смерть, о которой раструбят в новостях: многие сражаются со злом незаметно и не похожи на героев; они страдают от неблагодарности общества даже больше, чем кажется, когда СМИ восхваляют псевдогероев, у которых с прессой хорошие отношения. Незаметным героям будущие поколения памятников не поставят.

Получеловек (или, точнее, полуперсона) – это не тот, у кого нет своего мнения, а тот, кто не смеет его иметь.

Как доказал недавно великий историк Поль Вен, в гладиаторы шли вовсе не по принуждению – это легенда. По большей части гладиаторы были добровольцами, желавшими рискнуть жизнью и стать героями – или, проиграв, доказать самой большой толпе в мире, что они способны принять смерть достойно, не ежась от страха. Когда гладиатор проигрывал схватку, толпа решала, пощадить его – или позволить противнику добить побежденного. Те, кто попадал на арену по принуждению, зрителям не нравились: такие гладиаторы не ставили на кон свою душу.

Лучший урок храбрости преподал мне отец. В детстве я до поры восхищался только его эрудицией, но не слишком сильно, ведь эрудиция еще не делает мужчину мужчиной. У отца было фантастическое эго и громадное чувство собственного достоинства; он требовал к себе уважения. Когда шла Ливанская война, во время проверки на дороге отца оскорбил некий ополченец. Отец отказался подчиниться и разозлился на ополченца за неуважение. Когда он уезжал, ополченец выстрелил ему в спину. Пуля оставалась в груди отца до конца жизни, и в любом аэропорту мира он вынужден был показывать проверяющим свой рентгеновский снимок. Вот почему планка храбрости для меня поднята очень высоко: достоинство ничего не значит, если вы не готовы заплатить за него некую цену.

Из античной культуры я вынес понятие «мегалопсихон»[126](из Аристотелевой этики), величественную концепцию, смененную позже «христианским смирением». На романские языки это слово не переводится, в арабском таких людей называют «шхм» – что можно перевести как «не ничтожный». Если вы рискуете и встречаете судьбу с достоинством, ничто не может сделать вас ничтожным; если вы не рискуете, ничто не сделает вас великим, вообще ничто на свете. И когда вы принимаете риск, оскорбления полулюдей (ничтожных людей, которые ничем не рискуют) схожи со звериным лаем: пес оскорбить не может.

Поработаем теперь с элементами таблицы 7 и соединим этику, наше центральное понятие, с комплексной фундаментальной асимметрией (между приобретениями и потерями). Как профессора бизнес-школ и подобные им хрупкоделы (и только они) не могут отделить неуязвимость от экономического роста, так и мы не можем отделить хрупкость от этики.