Черный легион - Богдан Сушинский

Сардони выглянула в зарешеченное ажурной паутинной решеткой окно. С неестественной яркостью зеленел газон. Голгофно вздымал ветви к небесам старый, нераспустивший-ся дуб. Через открытую форточку долетали брачные стенания птичьего дуэта.

«Если бы он тогда выстрелил… Если бы Квазимодо от СС нажал тогда на курок, ничего этого бы ты уже не видела и не слышала. Кого благодарить: Скорцени, Бога, судьбу, случай? Все равно «папесса» Паскуалина не поверит, что он способен сделать это из любви к тебе. Подозревает, что Отто подослал тебя в роли троянского коня. Пошли, княгиня Сардони, приводить в божеский вид дух и тело свое многогрешное».

— Вы сможете пробыть в резиденции папы еще два дня. Надеюсь, этого достаточно, чтобы восстановить силы и решить, что предпринять дальше, княгиня Сардони?

Все стало на свои места. До сих пор Паскуалина тоже никогда не вспоминала о ее княжеском титуле. Во всяком случае в течение последних пяти лет.

— Мне пока трудно определить, каким образом устроить свою жизнь. Но окончательное решение я приму за пределами «Кастель Гандольфо».

— Как вам будет угодно, княгиня Сардони.

Паскуалина приблизилась к столику и положила на него книгу, с которой вошла в комнату Марии. По толстой обложке из коричневой кожи Сардони определила, что это «Духовные экзерсисы» святого Игнатия Лойолы, основателя ордена иезуитов. Любимая книга Эудженио Пачелли, экземпляры которой в одинаково грубых кожаных переплетах можно было видеть на книжных полках почти всех комнат и залов резиденции.

В свое время Мария Сардони, в протестантском роду которой оказалось немало достойных мужей, пострадавших от инквизиции, была буквально потрясена, узнав, что по духу своему папа римский — скрытый иезуит-фанатик, яростный поклонник Лойолы, почитающий «Духовные экзерсисы» своего наставника куда более святой книгой, нежели Библия.

Никакую другую книгу, ни одно житие святых не читал он столь часто и с такой рабской верой в духовное могущество каждого слова.

Вряд ли Паскуалина разделяла его взгляды. Она вообще крайне сдержанно относилась к любым откровениям святых и блаженных, но, как всякая женщина, знающая, с кем свела ее судьба, начинала и завершала свой день чтением откровений великого иезуита, покровителя инквизиторов.

— Сегодня папа прибывает в резиденцию. На два дня. Потом мы вместе возвращаемся в Рим. Нужно готовиться к канонизации[59]и беатификации[60].

— Возникли затруднения? — охотно восприняла привычную для Паскуалины тему.

— Кандидатуры достойные, однако доказательства сотворенных ими чудес кажутся довольно неубедительными.

— Как обычно.

— Чудеса сотворяются все реже и реже. Еще меньше доказательств.

— Вы посвящаете меня в тайны двора, Паскуалина. Стоит ли так рисковать?

Паскуалина плотно сжала губы и вздернула подбородок. Верный признак того, что самолюбие оказалось задето.

— У вас, княгиня, была возможность убедиться, что я никогда не посвящала в те дела, в посвящении которых не заинтересована.

Мария задумчиво промолчала. Она не боялась ссоры с Па-скуалиной. Знала, что эта женщина редко поддается чувству гнева. К тому же научилась подавлять в себе мнительность и потребность мести. Единственное, чего она не умела прощать: откровенной, осознанной несправедливости.

— Вынуждена согласиться, — признала Сардони.

— Вот именно, вынуждены. Присядем.

Паскуалина сняла с себя белую монашескую накидку и осталась по-мирски простоволосой, но от этого не менее загадочной.

— Как вы все же представляете себе дальнейшую жизнь, княгиня Сардони? — спросила она, усевшись в кресло после Марии.

— Будет проще, если вы выскажете свой взгляд на мое жизнеустройство. — Паскуалина продолжала обращаться к ней на «вы», и Мария внимательно следила, чтобы не нарушить эту форму обращения.

«Папесса» едва заметно улыбнулась.

— Вы мудреете. Ответ, достойный княгини Сардони, не забывшей, что такое условности высшего света.

Сардони почувствовала, как на щеках ее выступает румянец. Комплимент показался ей весьма сомнительного достоинства. Который мог быть спокойно воспринят простушкой Катариной, подрабатывавшей в услужении архитектору Кар-дьяни. Но который обязан вспахать гордость последней из рода, княжеского рода, Сардони.

— Как вы относитесь к Генуе, княгиня? — спокойно продолжала вести свою партию папесса! — Мария впервые уловила запах ее духов. Он показался ей отвратительным. Пользоваться подобного рода благовониями могла только женщина, совершенно лишенная обоняния.

— С чувством такта, — вежливо ответила Сардони, смирившись с ее духами. — Генуэзская школа живописи. Архитектурные шедевры. Климат тоже не удручает.

— В десяти километрах от Генуи находится вилла Орнезия, еще недавно принадлежавшая графу из рода Альдобрандини.

— «Черная знать», — кивнула Мария, наблюдая, как неожиданно появившаяся монахиня расставляет на низеньком журнальном столике чашки с кофе.

— Вы правы, одно из гнезд «черной аристократии». С завтрашнего дня эта вилла, вы уж извините, будет принадлежать одному из чиновников, близких к папе римскому.

— В Италии найдется великое множества чиновников, стремящихся попасть в круг «черной знати».

— Дело вовсе не в нем, — нервно повертела головой Паскуалина. — Как только этот человек вступит во владение виллой, она сразу же будет сдана в аренду. Вам.

— Мне?!

— Вам, княгиня Сардони, вам. Для начала, допустим, на год. — Паскуалина взяла чашку и остановила свой взгляд на лице Сардони, ожидая, какой будет ее первая реакция.

— Если вы говорите это, зная мои нынешние финансовые возможности… И понимая, что не так скоро я смогу…

— В этой обители о деньгах предпочитают не говорить, — прервала ее Паскуалина. — В соборе Святого Петра — и то о них говорят куда чаще.

— Тогда… как вам будет угодно.

— Фактической владелицей виллы, как вы уже поняли, княгиня, являюсь я. Из этого следует, что, по существу, она длительное время будет оставаться без хозяйки. А я не знаю человека, которому могла бы довериться больше, чем вам. А уж, распоряжаясь такой виллой, вы сами должны будете позаботиться и об улучшении своего финансового положения, и об устройстве своей жизни.