Преодоление - Валерий Игнатьевич Туринов

class="p1">– А-а!.. А-а! – стала размазывать она по щекам слёзы.

И белила, краски, полосами поползли по её лицу… Не помогли они ей!..

– Да говорила же я тебе: не терзай ты её! – завыла вместе с ней и Мария Фёдоровна, испугавшись, что теперь им придётся отвечать за издевательства над падчерицей Анны Константиновны.

Ирина, завывая, вдруг затопала ногами, как делала, капризничая, в детстве.

«Хороша была бы царица!» – осуждающе мелькнуло у князя Григория.

– Эх-х! По усам текло, а в рот не попало! – с сарказмом вырвалось у него, с сожалением глядевшего на свою старшую дочь.

Ирина же, сорвав с себя кику с рясами и бобровое ожерелье, швырнула их под ноги им, как будто они, отец с матерью, были виноваты в том, что произошло: «Вот вам, вот!» – и, с громким, на весь дом, рёвом, выбежала из палаты.

На двор Волконских опустилась тягостная атмосфера.

Он, князь Григорий, был человеком здравого мышления. Но вот по Ирине, ещё юной, не знавшей горечи быть отвергнутой, это здорово ударило.

Когда Марию Фёдоровну увели дворовые девки на её половину хором, то он ушёл к себе в комнату.

Захарка, зная уже, что надо хозяину после такой нервной встряски, принёс стопку, водку и закуску. И князь Григорий, уединившись в своей комнате, выпил пару стопок водки, по-мужицки крякнул, успокоился. Он подумал было, ехать или нет во дворец, как сказал Лыков. Поколебавшись, он всё же поехал туда с женой и Ириной. Он был государевым человеком и волю государя скрупулезно выполнял. И за это его ценили при дворе.

* * *

А вот у Филарета, всесильного патриарха, на этом метания с женитьбой сына не закончились. После смерти княжны Долгоруковой только ещё сильнее обострились. Помучившись думами, он пришёл к окончательному решению. И перед выбором новой невесты он серьёзно поговорил с сыном.

– Грозный правильно делал, когда окружал себя дворянами, – стал поучать Фёдор Никитич, патриарх, своего сына, неопытного в дворцовых интригах. – Бояре-то, княжата, всё ещё стремятся вывернуться из-под Москвы. Интригуют, злобствуют, а то сами хотят сесть самовластными на Москве… И приблизить надо дворян, из тех, что победнее да многочисленнее родом. Те-то верно служить тебе будут до гробовой доски за милость такую…

– Ну а остальное, – продолжил он после небольшой паузы. – Оставь для народа, молвы: дескать, царь выбрал золушку, из народа, бедную… Народ-то наш бедных любит! Чувствительный он! Падок до слезливости! Нищелюбивый, не прочь поплакать над чужой бедой… Тем народ привяжешь к себе, семейство обезопасишь верными дворянами. Да теми, что на многие большие дела способны, во имя государя, на благо царства… Ты, царь, есть государство! Московия – государева земля, твоя, земля государя!..

Жёстко и чётко формулировал старый патриарх наказ сыну, своему единственному, в надежде сохранить свой род. Он понимал опасность, исходящую не только от неизвестных недоброжелателей. Эта история, с Салтыковыми, девицей Хлоповой и княжной Долгоруковой, открыла ему глаза на другую опасность. Она исходила от своих же неразумных родственников, дальних или ближних, не ведающих, что творят, в том числе и во вред себе же.

– Глупость, сын мой, весьма стойкая вещь!.. И очень, очень опасна при дворе-то!..

Поговорил он и со своей женой, великой старицей Марфой. И хотя та обиделась, когда он сказал ей, что с Хлоповой она сдурила, с Салтыковыми вместе, но он прямо заявил, что не позволит ей, по глупости, сломать род Романовых.

– Ты, матушка, посуди сама-то! У нас недоброжелателей итак хватает! А ты им же и помогаешь!.. Грозный-то сам же и оборвал свой род!.. И ты к тому же ведёшь дело! По глупости!

Глава 24

Последнее посольство Григория Волконского

Прошло два года. Второго февраля 1634 года, на день Сретенья Господня, Григория Константиновича Волконского вызвали во дворец.

Время было тревожное. Уже второй год шла Смоленская война.

И князь Григорий догадывался, что с ней-то и был связан этот срочный вызов к царю.

Об этом ему сообщил гонец, прискакав верхом к нему на двор. А это было верным признаком чего-то важного. Двор Волконских находился недалеко от Кремля. И князь Григорий заволновался, зная, что зря гонца не погонят верхом по пустякам на такую малость.

– Машенька, распорядись накрыть стол! – заторопил он жену. – Да посытней! А то невесть сколько придётся там быть! Может, до самого вечера!

– Да как же можно-то? – всплеснула Мария Фёдоровна полными руками, которыми так восхищался Григорий Константинович.

Эта её полнота нравилась ему, волновала, даже сейчас, когда она уже стала стареть. Так иногда со вздохом сожаления замечал он, что жизнь-то, похоже, прошла.

«Вон даже Машенька стала вянуть, оплыла»…

– Седина в бороду, а бес в ребро! – шутя говаривал он, когда, ласкаясь, приставал к ней.

– Тьфу-у! Старик ведь! – шутливо отталкивала она его.

Затем, видя, что он огорчается, уступала…

Вот так они и доживали своё.

Григорий Константинович всё ещё бодрился, ко двору бегал, как молодой, на приёмы, обедал частенько у государя: то с Дмитрием Пожарским, то с Ромодановским был за столом. Встречал и провожал послов: обычно датских или крымских. Но всё равно годы давали знать.

У дворца, когда поднимался по широкому теремному крыльцу, он столкнулся с думным дьяком Иваном Гавреневым. Тот ведал Разрядным приказом. За Гавреневым же, позади него, скромно держался всё тот же дьяк Михаил Данилов, теперь помощник и его, нового главы Разряда.

Данилова он, князь Григорий, знал ещё по Ярославлю. В ополчении Пожарского тот был дьяком Разрядного приказа. Затем он, Данилов, ходил долго под Сыдавным. Того-то, думного дьяка Семёна Сыдавного, уже давно нет в живых. Вот уже пятнадцать лет как тому будет. Сердце, говорят, не выдержало. Да как же оно выдержит, когда он постоянно пил. Немного, но уж непременно каждый день. К Разряду-то, месту слишком бойкому, его вдобавок сделали ещё думным дьяком Устюжской чети, когда увидели, что он хорошо тянет на службе. Затем добавили приказ Казанского дворца. Так он годик-то всего и протянул. Надорвался на трёх приказах… Так за столом в приказе и умер. Говорят, с открытыми глазами. До последнего мгновения смотрел на людей и, говорят, удивлялся им… А с чего бы удивляться? Люди, они и есть люди. Какие есть – такие и есть… Говорят, их Бог сотворил… Да что-то он больно не то творил. Видно, в тот момент был занят чем-то иным, более интересным. Вот и получилось – так себе… На скотинку не похожи, но и на что-то иное – тоже…

Поймав себя на этих опасных мыслях, он поскорее выбросил их из головы… Не дай бог, проговориться кому-нибудь. Тут же дойдёт до патриарха