Мое! - Роберт МакКаммон

Дин Уокер был большим и мясистым, и у него была скользкая улыбка коммивояжера. Еще у него было кольцо с розовым бриллиантом и галстук. Он был негром.

Один мимо.

Мэри прохромала назад к «чероки», мотор которого продолжал работать. Псы, казалось, лаяли по всему городу. Она отъехала от автомагазина, проехала мимо выехавшего на тротуар мусоровоза, из которого вылезали двое мужчин. На следующем перекрестке она свернула на улицу с названием Иствью. Проехала мимо знака «стоп» на следующую улицу — Орион-стрит и притормозила, когда увидела приближающийся указатель следующей улицы: Оверхилл-роуд.

В какую сторону? Она повернула направо. Через минуту она поняла, что сделала ошибку, потому что дальше там висел знак тупика, и была только речушка, которая бежала через лесок. Она развернула «чероки» и поехала снова на запад.

Мэри миновала деловую часть Фристоуна и углубилась в жилые кварталы — небольшие кирпичные дома с тщательно подстриженными газонами и цветочными клумбами. Она сбросила скорость и ехала, глядя на адреса: 1013…1015…1017.

Она ехала в правильном направлении. Следующий квартал начинался с 1111. И вот он стоит в золотом утреннем солнечном свете: кирпичный дом с почтовым ящиком, на котором написано: 1219 Оверхилл.

Она свернула на короткую подъездную дорожку. Под автомобильным навесом стояло две машины: небольшая «тойота» и среднего размера «форд» — обе с калифорнийскими номерами. Дом был похож на все дома по соседству, кроме того, что в переднем дворике была купальня для птиц и деревянная скамья.

— Пытается вписаться в образ, — объяснила она Барабанщику, выключая мотор. — Играет роль обывателя. Так это делается. — Она стала вылезать, и снова ею овладел неудержимый страх. Она снова оглядела свой грим в зеркале. Ее пробило потом, и этот факт приводил ее в отчаяние. Дом ждал. Все было тихо.

Мэри выбралась из машины и захромала к белой входной двери, оставив Барабанщика и пистолет. Издали доносился еле слышный вой сирены в автомобильном магазине и лай псов. Пара птиц порхала возле купальни. Пока Мэри шла к двери, сердце у нее расходилось и желудок заходил ходуном, и она испугалась, что придется шатнуться к красиво постриженным кустам и вызвать рвоту. Но она заставила себя идти вперед, сделала глубокий вдох и нажала дверной звонок.

Она ждала. Ладони стали влажными от холодного пота. Она тряслась, как девочка на первом свидании. Мэри опять нажала звонок, терзаясь нетерпением.

«О Господи, сделай так, чтобы это был он, — подумала она. — Пусть это будет он… пусть это будет он… пусть…»

Шаги.

Отодвинулась задвижка.

Она увидела, как начала поворачиваться дверная ручка О Боже… пусть это будет он…

Дверь открылась, и человек с опухшими со сна глазами выглянул сквозь щелочку.

— Да? — спросил он.

Она не могла говорить. Это был красивый мужчина крепкого сложения, но на голове у него был пучок вьющихся седых волос и было ему, по всей видимости, далеко за шестьдесят.

— Чем могу служить, мисс?

В его голосе слышалась острая нотка раздражения.

— Э… э… — Шестеренки у нее в мозгу заело. — Э… вы… Ник Хадли?

— Да. — Его карие глаза сузились, и она увидела, как они скосились на ее значок — «улыбку».

— Я… заблудилась, — сказала Мэри. — Я ищу Муир-роуд.

— Вон туда. — Он показал направо, дальше вдоль Оверхилл, дернув подбородком. — Я вас знаю?

— Нет. — Она отвернулась и заторопилась к «чероки».

— Эй! — окликнул Хадли, выходя из двери. На нем были пижамные штаны и зеленый халат с рисунками парусников. — Откуда вы знаете мое имя?

Мэри скользнула за руль, закрыла дверь и задним ходом выехала на Оверхилл-роуд. Ник Хадли стоял во дворе, где птицы сражались за владычество над купальней. Псы выли, пристроившись в унисон к сирене. Мэри поехала дальше, ведомая своей звездой.

В четверти мили от дома Хадли направо отходила Муир-роуд. Мэри повернула туда. К туманному океану уходили зеленые холмы с точками домов красного дерева, далеко раскиданными друг от друга и отодвинувшимися от извилистой дороги. Мэри высматривала фамилии и номера на почтовых ящиках. Она проехала плавный поворот, где буйно разрослась степная трава, и на почтовом ящике с рисунком голубого кита увидела имя: «Кавано».

Подъездная дорожка из толченого гравия вела на двадцать ярдов вверх по холму, к дому из красного дерева с балконом, глядящим на Тихий океан. Перед домом стоял пикап цвета бронзы. Мэри подогнала «чероки» впритык к пикапу и остановилась. Барабанщик, чем-то раздраженный, заплакал. Мэри смотрела на дом, вцепившись в руль. Она не будет знать, пока не постучится в дверь. Но если откроет он, пусть сразу увидит своего сына. Она повесила сумку на плечо, взяла Барабанщика и вышла.

Это был красивый, ухоженный дом. В него вкладывали труд и душу. Солнечные часы стояли на возвышении во дворе, вокруг по клумбам росли красные цветы, похожие на помазки для бритья. Воздух был прохладен, с далекого океана задувал бриз, но солнце согрело лицо Мэри и его тепло уняло плач Барабанщика. Она увидела надпись на водительской дверце пикапа: ВАШИ ДАЛЕКИЕ КОРНИ, ИНКОРПОРЕЙТЕД. Под этой надписью курсивом были выведены имена супругов Кавано и телефонный номер.

Мэри крепко держала ребенка, как сон, который страшилась потерять, поднимаясь по ступеням красного дерева к входной двери.

На двери был бронзовый дверной молоток в виде старческого бородатого лица. Мэри воспользовалась кулаком.

Ее внутренности пульсировали от напряжения, мускулы натянулись стальными лентами. Пот струился по ее щекам, и она неотрывно смотрела на дверную ручку, а рука Барабанщика нашла у нее на груди значок — «улыбку» и крепко в него вцепилась.

Она не успела постучать второй раз, как услышала щелканье замка.

Дверь открылась так быстро, что Мэри вздрогнула.

— Привет! — В дверях стояла стройная симпатичная женщина с длинными светло-каштановыми волосами и карими глазами. Она улыбалась, морщинки очерчивали ее рот.

— Мы вас в окно высматривали! Заходите!

— Я… я приехала…

— Порядок, все готово. Заходите.

Она отошла от двери, и Мэри Террор перешагнула через порог. Женщина закрыла дверь и повела Мэри в большой кабинет со сводчатым потолком, сложенным из больших камней камином и дедовскими часами.

— Вот он. — Женщина, одетая в розовый спортивный костюм и бледно-голубые кроссовки, расстегнула сумку, стоящую на бежевом диване. Внутри было что-то в лакированной деревянной рамке.

— Мы хотели, чтобы вы посмотрели сначала, пока он не запакован, — объяснила женщина.

Это был герб — две каменные башни по сторонам, а посередине зверь — полуконь-полулев на фоне языков пламени. По низу герба затейливой надписью вилась: Михельхоф.