Опиумная война - Ребекка Куанг

Рин налегла на полотно, пока оно не порвалось, в щель хлынул поток света. Дрожа от натуги, Рин прижалась глазом к щели.

Она не сразу поняла, что перед ней.

Дорога выглядела как во сне. Словно по городку пронесся ураган, перевернув дома вверх тормашками и разбросав их содержимое на траве у дороги. Рядом с шерстяными чулками валялись два перевернутых деревянных стула с богатой отделкой. Резная шахматная доска лежала у обеденного стола, нефритовые фигурки были разбросаны в грязи. Картины. Игрушки. Открытые шкафы с одеждой прямо на обочине. Рин заметила свадебное платье и шелковую ночную сорочку.

По этой тропе шли беженцы. Жившие здесь когда-то никанцы сбежали, бросая по дороге вещи, которые не могли унести. Когда отчаянное желание выжить перевешивало привязанность к вещам, никанцы бросали свое имущество.

Чьих это рук дело — Фейлена или Федерации? При мысли о том, что в этом может быть и ее вина, у Рин сжалось сердце. Но если бог ветра и учинил эти разрушения, то он давно скрылся. Воздух был тих, никаких диких ветров или торнадо, угрожающих порвать их на куски.

Может быть, он сеет хаос где-нибудь еще. Может, сбежал на север и затаился там, чтобы прийти в себя и привыкнуть к долгожданной свободе. Кто способен предсказать волю бога?

А может, Федерация уже стерла Тикани с лица земли? Или Фаны услышали о приближающейся армии и успели сбежать до того, как Федерация растерзала деревню? И что с Кесеги?

Рин решила, что солдаты Федерации захотят разграбить брошенное имущество. Но армия шла так быстро, что офицеры одергивали солдат, когда те останавливались, подбирая вещи. Куда бы они сейчас ни направлялись, ей хотелось добраться побыстрее.

Среди брошенных сундуков и мебели Рин заметила сидящего на дороге человека. Он сгорбился под бамбуковой палкой на плечах, какие используют крестьяне для переноски ведер с водой на поля. На изнанке картины он написал крупными неровными буквами: «Пять монет».

— Две девочки, — повторял он нараспев. — Две девочки, здоровые девочки на продажу.

Из деревянных ведер выглядывали две малышки, с удивлением разглядывая проходящих мимо солдат. Одна заметила, как Рин смотрит из-под брезента, и моргнула любопытными яркими глазами. Потом подняла крохотные пальчики и помахала, а солдат радостно закричал.

Рин нырнула обратно в фургон. Из ее глаз хлынули слезы. Она задыхалась. Рин крепко зажмурилась. Ей не хотелось видеть, что случится с этими девочками.

— Рин?

И тут она заметила в другом углу скрючившегося Алтана. В темноте под брезентом она едва его разглядела.

— Где мы? — спросил он.

— Не знаю. Но точно не рядом с горами Кухонин. Мы на равнине.

— Мы в повозке?

— Думаю, да. Не знаю, сколько здесь солдат.

— Это не имеет значения. Я выведу нас отсюда. Я сожгу веревки, — заявил он. — Отодвинься.

Рин отползла подальше, а Алтан зажег небольшой огонь в ладонях. Его путы загорелись и начали обугливаться.

Фургон наполнился дымом. У Рин слезились глаза, она закашлялась. Прошло несколько минут.

— Еще чуть-чуть, — сказал Алтан.

По веревкам толстыми щупальцами струился дым. Рин в панике огляделась. Если дым не улетучится, они задохнутся, прежде чем Алтан избавится от пут. Но если…

Она услышала над головой крик. Говорили на мугенском, но приказы были слишком резкими и грубыми, и она не сумела перевести.

Кто-то сдернул брезент.

Пламя Алтана вспыхнуло и разгорелось, но тут солдат опрокинул на него ведро воды. Раздалось шипение.

Алтан закричал.

Кто-то набросил на лицо Рин влажную ткань. Рин брыкалась и извивалась, но в раненое плечо ткнули чем-то острым, и от резкой боли она вдохнула. Ноздри наполнил сладкий запах газа.

Свет. Такой яркий, что как будто глаза колют ножами. Рин попыталась отвернуться от источника света, но ничего не изменилось. Несколько мгновений она тщетно дергалась и уже испугалась, что парализована, но потом поняла — она привязана. К какой-то плоской койке. Боковым зрением Рин могла разглядеть только верхнюю половину комнаты. Если она привязана, то должна увидеть рядом голову Алтана.

Рин в ужасе шныряла взглядом по комнате. По бокам стояли полки. А на них — методично промаркированные склянки с ногами, головами, внутренними органами и пальцами. В углу находилась большая стеклянная емкость. В ней лежало тело мужчины. Рин пялилась на нее целую минуту, пока не поняла, что человек давно мертв. В химическом растворе хранился труп, как овощи в маринаде. Она в ужасе вытаращила глаза и открыла рот в беззвучном крике. Наверху емкости был прикреплен ярлык с четкой надписью: «Никанец, 32 года».

Склянки на полках были промаркированы подобным же образом. «Печень никанца, 12 лет». «Легкие никанки, 51 год». Неужели и ее жизнь закончится вот так, и ее аккуратно расчленят на операционном столе? Никанка, 19 лет.

— Я снова здесь, — просипел очнувшийся рядом Алтан. — Никогда не думал, что вернусь.

Рин съежилась от ужаса.

— Где мы?

— Пожалуйста, не заставляй меня объяснять.

Рин и без того знала, прекрасно знала, где они.

В ее голове звучало эхо слов Чахана.

«После Первой опиумной войны Федерация только о спирцах и думала… В десятилетия между двумя войнами они похищали спирцев и ставили над ними эксперименты, пытаясь вычислить, что делает их особенными».

Солдаты Федерации привезли их в тот самый исследовательский центр, где ребенком держали Алтана. Где его сделали опиумным наркоманом. То место, которое освободили гесперианцы. То место, которое следовало разрушить после Второй опиумной войны.

А значит, провинция Змея пала, с тоской поняла Рин. Федерация оккупировала более обширную территорию, чем Рин могла представить.

Гесперианцы давно ушли. Федерация вернулась. Чудовища вернулись в свою берлогу.

— А знаешь, что хуже всего? — сказал Алтан. — Мы так близко к дому. К Спиру. Мы на побережье. Прямо у моря. Когда нас впервые сюда привезли, здесь было много камер… Нас поместили в камеру с окном, выходящим на море. Я видел созвездия. Каждую ночь. Видел звезду Феникса и думал, что если сбегу, то сумею уплыть домой.

Рин представила запертого здесь четырехлетнего Алтана, который смотрит на ночное небо, а рядом расчленяют его привязанных друзей. Ей хотелось прикоснуться к нему, но как бы она ни пыталась вырваться, Рин не могла пошевелиться.

— Алтан…

— Я думал, кто-нибудь нас вытащит, — продолжил он, и Рин поняла, что он говорит не с ней. Он как будто вспоминал кошмарный сон, пересказывая его в пустоту. — Даже когда убили остальных, я думал, что, может быть… Может быть, родители все-таки за мной придут. Но когда меня освободили войска Гесперии, то сказали, что я не могу вернуться. Сказали, что на острове остались только кости и пепел.