Князь Рус - Юрий Никитин

– Стоять! – закричал он, чувствуя себя униженным иопозоренным. – Стоять!.. За други своя!

– Не отдавать раненых! – закричал и Сова.

Они встали над сбитыми на землю, оглушенными ипокалеченными. Топоры в их руках блистали грозно, и сами русы были велики игрозны своей мощью. Раненые с трудом поднимались за их спинами, ковыляли всторону, оглядывались по сторонам, отряхивали кровь с глаз, снова подбиралиоружие.

Щетина длинных копий надвинулась, и Русу свои воины уже непоказались грозными великанами. Их руки, даже удлиненные топорами, оказалисьнамного короче копий. Били ими из второго и даже третьего ряда, а передниеиудеи лишь держали перед собой щиты и подставляли плечи для длинных копий. Едварусы делали движение броситься на них, те тут же опускали край щита оземь,прятались за ними, как черепахи за панцирем, а задние ловко и умело тыкалиострыми концами в голое тело великанов русов.

Рус отбросил уже третий щит, расколотый копьем, топоромсрубил три наконечника копий, но из задних рядов с готовностью выдвигались еще,такие же смертоносные. Иудеи наступали, напирали, выдавливали русов, и те подударами копий в голые тела, даже не прикрытые безрукавками, отступали, пятнаяземлю своей кровью.

Раненые, оглушенные, ослабевшие от потери крови, пыталисьподняться и падали под ударами топоров, которыми добивали русов уже в третьемряду. Рус оглянулся и похолодел от ужаса: едва ли половина его людей оставаласьна ногах, но и те отступали шаг за шагом, угрюмые и уже потерявшие боевойзадор, обагренные кровью. А у иудеев не потеряно ни одного человека!

Внезапно гул голосов прорвался в сознание. Краем глазаувидел лица людей за близкой чертой белых камней, это были женщины и детирусов. Они стояли всего в десятке шагов, но воины уже отступали к ним, пятилисьпод ударами! На лицах женщин был ужас.

– Стоять! – закричал он. – Лучше смерть!.. Стоять!

И Сова вскрикнул во весь голос:

– Нас вытесняют с поля!

В грохоте ударов металла по металлу, криков ярости иболи его вопль если и был услышан, то сделать уже ничего не могли. Неуязвимаястена медленно и упорно выдавливала металлической щетиной отважных воинов споля боя. Вот уже один, отступая, наступил на линию, другой перешагнул,отбиваясь топором и обломком щита, их тут же подхватили под руки и оттащили,еще непонимающих, но тут стало не до вылавливания одиночек, ибо один за другимвоины переступали, пятясь, линию, которую клялись переступить только мертвыми.

– За мной! – заорал Рус. – Мы должны прорваться!

Он бросился вправо, увлекая за собой Сову. Им пытались преградитьпуть копьями, но Рус остервенело рубил толстые древки, стоял сухой треск, дажедважды достал чьи-то руки, наконец вырвался вдоль самой линии, забежал сбоку, азатем и вовсе отбежал от линии подальше. Его трясло от ужаса, могли вот таквыдавить за черту, а это позор – хуже гибели.

Часть русов, поняв, что их уже вытесняют за линию поля,остановились и дрались отчаянно и мужественно. Другие бросились за Русом, ихпочти не задерживали, добивали прижатых к позорной черте.

Когда пал последний рус, отряд начал медленно поворачиватьсяв обратную сторону. Рус, хрипло дыша, поспешно оглядел остатки своего отряда.

Всего двенадцать! За линию оттеснили примерно столько же,так что погибло семьдесят-восемьдесят человек, а пал ли хоть один иудей?

Рус смотрел на могучий отряд иудеев налитыми кровью глазами.Ярость берсерка начала закипать в душе, он дышал хрипло, чувствовал, как разумначинает мутиться.

– Мы опозорены, – прохрипел он. – Теперь ничто несмоет с нас позор!

– Мы умрем, – сказал Сова рядом. Он был бледен, щекадергалась. – И кровь наша смоет наш стыд…

– Смотря как умрем, – бросил с другого конца ТвердаяРука.

Рус шагнул к иудейскому отряду и понял, что опоздал. Те ужеперестроили ряды, теперь длинные копья смотрели в их сторону. В переднихрядах стояли воины с квадратными щитами. Пращники не метали камни: то ликончились, то ли русы были уже не страшны. Но скорее всего русы стояли чересчурблизко. Иудеи, как понимал теперь Рус в бессильной ярости, не сделают ни одногонеосторожного шага. И даже палец не оцарапают, если могут обойтись безцарапины.

Иудеи, закрывшись щитами, ставили ногу как один человек. Нарусов давила стена щитов, ровная и непробиваемая. Ему показалось, чтоквадратные щиты, соприкасаясь краями, даже сцепляются, чтобы держать единуюлинию. Иудеи давили, теснили, наступали, но ни один не вырвался вперед, как ниодин и не отступил.

Рус увидел прямо перед собой блестящие черные глаза в узкойщели над краем щита и под железным краем шлема. Глаза блестели черным, как уИс, в них была ненависть. Он содрогнулся при мысли, что однажды может увидетьтакое же и в ее глазах.

На миг ему показалось, что, если поднырнуть под копье, авторое ухватить рукой и поднять кверху, он сможет навалиться на этого иудея ивдавить его вовнутрь их отряда… Но тогда хоть правый, хоть левый иудей простовсадят ему короткий меч в незащищенный бок… даже понятно, что всадит иудейсправа в левый бок, прямо в сердце: наверняка это испробовали на учениях… онсам им дал целых десять дней!..

А если ухватить за копье и с силой дернуть на себя?Удастся выдернуть заднего копейщика вместе с передним щитоносцем. Опять неполучится, брешь тут же затянется, как вода в омуте: вперед ступит щитоносец извторого ряда, а его, упавшего навзничь, тут же добьют в живот и грудьнаступающие…

Он отступал шаг за шагом, с ужасом подумал, что стряслосьбы, не выровняй они с иудеями тогда все поле, не убери коряги и камни. Тогдалибо падали бы навзничь, подставляя голые животы этим страшным длинным копьям сширокими наконечниками, похожими на длинные ножи, либо вынуждены были быповорачиваться спиной к этим же копьям. Иудеи отчаянно ждут этого мига,добиваются его, ибо тогда начнется уже не бой, а бойня…

Уже бойня, подумал он с отчаянием. Расплата за десять днейпьянки. За то, что разрешили им сновать по всему стану, вызнавая нашевооружение, наши воинские обычаи, привычки. За то, что сами даже не подумалиузнать, как и чем будут воевать иудеи!

Сквозь завесу соленого пота, выедающего глаза, он увидел,как набросили веревки на беснующегося Бугая, свалили, стоптали, били по головедубинами и вязали накрепко. В трех шагах от бугая Моряна в отчаяниираскачивает столб. Даже отсюда Рус видел, как блестит ее лицо, то ли от усилий,то ли от слез, хотя никто ранее не видел, чтобы богатырка плакала.Приставленный к ней мальчишка в страхе привел двух мужей, но те, вместо тогочтобы смотреть за Моряной, не отрывали глаз от поля и не замечали, чтопуты богатырь-девицы слабеют.

Он видел, как Моряна высвободила руку. Красную, видно,содрала всю кожу. Хотел крикнуть, чтобы не смела, но в пересохшем горле былтолько сип. Сквозь красную завесу в глазах с трудом различил приближающиесяфигуры.