Седьмой лимузин - Дональд Стэнвуд

На первых порах лишь весьма немногие выказали им свою поддержку. Tea фон Харбу пришла к ним пообедать.

— Мне только хотелось сказать, — заговорщицким голосом произнесла она, — что вы двое — самые настоящие первопроходцы. Гитлеру понадобятся художники вроде нас, чтобы расширить свои горизонты.

У кое-кого другого нашлось для них доброе или хотя бы любопытствующее словечко; это были тайные и вялые симпатизанты нацистов или же люди, находившие в том, чтобы пожать руку Гривену, некий извращенный шик. Но у кинокомпании УФА уже имелся свой собственный фюрер — и окончательный диагноз мог быть поставлен только Эрихом.

И не имел значения тот факт, что Альфред Гутенберг, крупнейший держатель акций компании, был страстным приверженцем Гитлера. Эрих оказался крайне разборчив на тот счет, кто с кем хлебает из одной миски. Где бы ни появлялись теперь Гривен с Люсиндой, отовсюду им в глаза били яркие юпитеры. И это означало, что они превратились в неприкасаемых.

Но, разумеется, Эрих соблаговолит помиловать их, едва «Любовь Лили Хаген» будет закончена производством. По графику у них оставалось еще почти шесть недель — сперва подснять то, чего не успели ранее, а именно, связки, обрамляющие поездку Лили в Молсхейм. Топорков, фройляйн Шнайдер и Баберски помогали на съемках новых фрагментов. Источники Неизбывного Укора. Строго говоря, их не в чем было упрекнуть. Все требования Гривена они выполняли аккуратно, хотя и неохотно, на голову ему ни разу не упал, ни мешок с песком, ни тяжеленный юпитер. Нет, больше всего его беспокоила Люсинда, которую, казалось, по двадцать четыре часа в сутки изводили головные боли.

На съемках он и подгонял, и подбадривал ее еще сильнее, чем раньше. Дорогая, мы уже практически заканчиваем. Осталось совсем чуть-чуть. И она выгрывалась в очередную сцену с таким отчаянием, словно пребывание в образе Лили сулило ей, пусть уже и не надолго, спокойную гавань. И в это время начинал звенеть звонок, убирали декорации, непрестанно жующий резинку Николай подносил к самому ее носу кинопленку, убеждая в том, что все получилось как надо. Проверяя последовательность кадров, тревожась о том, как сложится дело на следующий день, Гривен упускал Люсинду из виду, а потом обнаруживал, что она сидит в одиночестве, закрыв лицо руками, где-нибудь вне освещенной части съемочной площадки.

Да и пребывание дома не сулило им отдохновения. Может быть, именно нынешним вечером в почтовом ящике обнаружится письмо с цюрихской маркой? И не закончить ли заниматься самоедством, не обратиться ли к герру Бауду первым? И каждый раз он обещал Люсинде проделать это завтра или, в крайнем случае, послезавтра.

Однажды вечером, когда он на машине возвращался со студии, в зеркале заднего вида замелькал тупорылый «Даймлер», сперва на проспектах, потом на боковых улочках. Только не волнуйся, Люсинда бы ни за что…

— Нас преследуют, не так ли?

Поднявшись к себе, они с балкона увидели ту же машину — она оказалась припаркована не так уж далеко по Кёнигштрасе. Так продолжалось два вечера, а на третий машину поменяли. Марка машины была другой, но во мраке салона светился тот же самый оранжевый огонек — сперва светился, а затем исчезал.

Гривен с Люсиндой в скором времени превратились в раков-отшельников, им не терпелось забраться в защитный панцирь. На студию и домой, никуда не заезжая, никуда не сворачивая. Нет, Карл, честно говоря, мне наплевать. Но ведь нам и самим не хочется никуда идти? Но, наряду со всеми этими неприятностями, Гривен чувствовал, как между ними встает что-то еще. Не брезгливая холодность Эриха и не штурмовик из СА за углом, а нечто иное. Люсинда разделила постель вертикальной чертой. Пересекать ее ему было воспрещено. Неожиданно проснувшись ночью, он внезапно обнаруживал, что Люсинда заперлась в ванной. Выйди, дорогая, ты ведь знаешь, что от меня тебе не стоит ничего скрывать. К таким уговорам он прибегал, но без малейшего успеха.

К несчастью, единственное, что ему оставалось, — присовокупить и эту потерю к длинному перечню. Осталось три недели, работа над фильмом вступила в критическую фазу, забирая все время и все внимание. Ах, у фройляйн Шнайдер такая сырая звуковая дорожка, в одних местах почти стертая, в других страшно шипит. Кроме того, половина метража, отснятого на гонках, была сделана без звука, значит, им следовало добавить рев двигателей, ликующий крик многотысячной толпы. «Во всю глотку», — как выражаются в Америке.

Люсинда пожаловалась на то, что плохо себя чувствует, но им понадобилось ее присутствие на первом сеансе перезаписи, чтобы восполнить не получившиеся на съемках фрагменты диалогов. Час они промучились над этим без какого бы то ни было толку.

— Нет-нет, фройляйн! — кричал Шнеер, прижимая к уху микрофон. — Вы слишком поздно вступаете. Попрошу еще раз.

Прошел еще один час. В ходе двадцать седьмого дубля Люсинда выдернула микрофон из гнезда и запустила им в контрольный бокс.

Господину Шнееру наложили двенадцать швов, Люсинде — восемь. Прибежали люди из правового отдела, листки формуляров порхали по помещению вперемежку с марлевыми повязками. Медики сделали Люсинде укол морфия — скорее, в порядке своего рода смирительной рубашки, нежели для облегчения страданий. Выбрав из волос осколки стекла, Гривен почувствовал, что ему не хочется садиться за руль. Домой он отправился вместе с Люсиндой на так называемой «Черной Марии» — уродливом лимузине, который студия держала на иной — куда более счастливый — случай.

Заснула Люсинда даже чересчур спокойно, закрыв руками глаза. Гривен закутал ее в одеяло, погасил свет. В самом начале десятого принесли телеграмму. Господи милосердный, только не это! Почему несчастья вечно сыплются одно за другим?

ДОРОГОЙ КАРЛ ТЧК ПОЖАЛУЙСТА ПОБУДЬТЕ С ЛЮСИНДОЙ ВСЮ ЭТУ НЕДЕЛЮ ТЧК ЛИЛИ ПРОЖИВЕТ И БЕЗ ВАС ТЧК ЭРИХ

Поцелуй меня в задницу, дорогой Карл, — подумал Гривен, перечитывая эти строки раз за разом, пока у него не начали слезиться глаза. Значили они только одно: ему необходимо было повидаться с Эрихом, прорвавшись, если возникнет такая необходимость, сквозь запертые двери, или у него и впрямь отберут Лили. И Люсинда, слава Богу, с ним согласилась. На следующее утро она поднялась задолго до Гривена, все еще в халате, но уже сделав макияж, выглядя при этом растерянной и нерешительной.

— Да, Карл, разумеется. Ты не можешь рисковать тем, что тебя лишат контроля над фильмом. — Она подлила ему кофе, тихонько присела рядом. — Я сейчас буду в полном порядке.

Но Гривену тяжело было даже выйти из дому. Каким же идиотом надо быть, чтобы оставить машину на студии! Возьми мою, — сказала Люсинда, что было на нее совсем не похоже. Нет, хватит с него этих чертовых «Бугатти»!

Позвонив в гараж киностудии и выяснив, что «Черная Мария» уже отправилась в путь за Пабстом и фройляйн Дитрих, Гривен в конце концов взял такси, предварительно прихватив несколько купюр из жестяной банки, в которой они с Люсиндой на всякий случай держали немного наличности. Наверное, ему потребуются все эти деньги — потому что ехать придется чуть ли не до самого Потсдама.