Седьмой лимузин - Дональд Стэнвуд

— До свидания, дорогая. Пожелай мне… — Удачи? Но удача уже привалила к ним — в казино. — Да нет, ничего не надо желать.

Счетчик угрожающе тикал на протяжении всего пути в Нойбабельсберг, но Гривен не обращал на это внимания. Он представлял себя в кабинете у Эриха — кулаком по столу, потом руки над головой и, главное, красноречие. Почему такие люди, как мы с вами, должны ссориться из-за какого-то Гитлера или вовсе из-за какого-то автомобиля?.. Но тут, когда такси свернуло в последний раз, уже возле самой студии, в мысленный монолог Гривена ворвалась такая боль, что он даже закричал.

Его Двадцать третья модель стояла в десяти ярдах от главных ворот; одно колесо было снято, камера на другом спущена, и то, и другое можно было выкидывать на свалку. Выскочив из такси и подбежав к своей машине, он увидел разбитое лобовое стекло, выбитые передние фары, и, самое отвратительное, гигантскую свастику на двери водителя.

Старый Хенрик, завидев его, принялся умывать (а на самом деле — радостно потирать) руки.

— Проклятые хулиганы! Видели бы вы, как они пустились наутек от полиции! — И вот, впервые за несколько недель, он посмотрел Гривену в глаза. — Это же нечестно! Кто-нибудь должен был сказать вам.

Сказать ему — что? Все что угодно, только не правду.

— Я понимаю, что это не ваша вина.

И Гривен рванулся вперед, устремился в глубь студии.

— Нет! — На старческой шее Хенрика затрепыхалось адамово яблоко. — Прошу прошения, но у меня приказ. И насчет вас, и насчет фройляйн Краус.

Гривену надо было разразиться оскорблениями, отшвырнуть старого осла, выдернуть из крепостной кладки стены кирпич и запустить им в окно Эриху. Или броситься поскорее обратно, пока не уехало такси, сунуть руку в карман и вручить таксисту еще остававшиеся у него деньги.

Интересно, окажется ли Двадцать третья когда-нибудь вновь на ходу? — неуверенно подумал он, голова у него закружилась, он проводил взглядом уехавшее такси. Свастика нарисована безупречно, не какая-нибудь нацистская мазня или художество местного хулигана. Слишком изящно, слишком точные мазки, а главное, цвет. Одна из любимых красок Фольбрехта.

Он принялся обхаживать машину, как лунатик, — перво-наперво вытер сиденья, пересчитал дыры в брезенте откидного верха, достал монтировку и запасное колесо. Засучив рукава, Гривен столкнул «Бугатти» с тротуара, затем покатил его по мостовой. На полдороге монтировка вывернулась у него из руки, ручка расцарапала кожу. Двадцать третья тяжело осела на четыре лапы.

Гривен сел на подножку, уронил голову на руки, позволив всему перемешаться — крови, слезам, бурным вздохам. Люсинда. Как-нибудь она поможет ему преодолеть и это. Разве не вечные узы их связывают, разве есть у них обоих лучший слушатель, чем они сами?

Он быстро закончил установку колеса, пользуясь ручным рычагом. В это мгновение он обрел момент истины. Мотор взревел, несколько раздраженно, но затем зазвучал ровнее. Гривен вытер глаза, забрался в салон, включил первую скорость. Не оглядывайся, не доставляй им такой радости.

Поднимаясь к себе на лифте, Гривен мысленно репетировал непринужденный смех. Он бренчал ключами. «Можешь себе представить, дорогая…»

Но квартира, как губка, мигом бесследно впитала в себя все его лучшие намерения. С первого взгляда он заметил перемены, но сделал вид, будто ничего не произошло, — повесил пальто в прихожей, приготовился пройти по всей квартире, ища играющую с ним в прятки Люсинду, но все это оказалось ни к чему. Пара осторожных шагов по комнате — и он увидел этот листок, олицетворяющий исчезнувшую Люсинду, — сложенный корабликом, он стоял на каминной полке.

Дорогой Карл!

О Господи! Я только что узнала ужасные новости. Мать позвонила из Франкфурта. У отца сердечный удар. Она говорит, что это очень серьезно. И умоляет меня приехать помочь ей в самую трудную минуту. Мы с отцом не любим друг друга, но ей я отказать просто не могла.

Не знаю, насколько я уезжаю, но, судя по тому, что говорят доктора, это вопрос нескольких дней. Приехав на место, постараюсь до тебя дозвониться. У матери нет телефона, но если я тебе понадоблюсь, то вот ее адрес.

Госпожа Лили Краус

Германия, земля Гессен

Франкфурт Таубенштрасе 2234

Мне надо бежать, дорогой, а то не успею на поезд.

С любовью. Люсинда

Любовь. Весьма утешительно, но какое несчастье обрушится на них в следующий раз — уж не лавина ли? Бедная Люсинда. Он никогда не видел ее родителей; она редко даже упоминала о них, разве что глухо говорила о том, что у отца тяжелая рука. Но голос крови, особенно в обстоятельствах, связанных с угрозой смерти, — устоять перед этим невозможно. Конечно, ему нужно сделать какой-нибудь жест, чтобы показать Люсинде, что он понимает ее чувства. Он позвонил в ближайший цветочный магазин, заказал гигантский букет; тому надлежало прибыть на место одновременно со словами утешения.

Гривен сидел на балконе, в руке у него был бокал вина. Сегодня на углу не оказалось никакого «Даймлера». Может быть, он все это себе только вообразил. И, разумеется, он не чувствовал себя сейчас пьяным — он был в недоумении, ему было жаль самого себя, он готов был разрыдаться над каждым, кому это могло понадобиться. И весьма кстати, потому что тут же зазвонил телефон. Слава Богу, она хоть со звонком тянуть не стала.

— Алло, дорогая. Я очень расстроился, когда узнал… — начал Гривен без какой бы то ни было подготовки. Долгая пауза, затем кашель мужчины.

— Господин Гривен? Это Штефан Брикс…

Брикс из цветочного магазина.

— Да, конечно, я вас слушаю.

— Мне не хотелось тревожить вас, господин Гривен, но с доставкой ваших цветов возникли определенные трудности. Должно быть, какая-нибудь путаница с адресом. Вы уверены, что продиктовали его правильно?

— Погодите минуту. — Гривен потянулся за запиской, оставленной Люсиндой. — Вот он у меня здесь. Таубенштрассе 2234. Кажется, более чем ясно.

— Весьма странно…

— Что ж, особа, оставившая мне этот адрес, была взволнована. Могла забыть правильный номер или перепутать.

— Вопрос не в этом. — Брикс опять покашлял. — Судя по всему, во Франкфурте нет улицы под названием Таубенштрассе.

— Понятно.

Гривен, собрав остатки хладнокровия, положил трубку на рычажки, в висках у него чудовищно стучало. С Бриксом он спорить не стал. Нет-нет, вы, должно быть, ошиблись. Нет, никакой ошибки быть не могло.

— Нет, пока я выполнять этот заказ, разумеется, не буду. Возможно, господин Краус еще удивит нас всех, доказав, что такой адрес существует.

Уже после длинного гудка Гривен долго не решался окончательно положить трубку, не говоря уж о том, чтобы вернуть в прежнее состояние провод, протянувшийся во тьме по всей комнате. Нет, такого не могло быть — хотя бы потому, что Сороковая модель Люсинды по-прежнему стоит в гараже. А как насчет ее комнаты, насчет ее вещей? Примчавшись сюда, он сразу распахнул все дверцы и створки. Большая часть одежды и обуви была на месте, но средняя полка в шкафу оказалась совершенно пуста. Он порылся в ящиках ее письменного стола. Несколько помад, другие косметические принадлежности, духи — на его взгляд, практически ничего не пропало. Именно так это выглядело бы, если бы ей и впрямь пришлось уезжать в спешке, торопясь к смертному одру отца. Нет, что-то там партнеры Брикса наверняка напутали или какая-нибудь идиотка сидит на телеграфе во Франкфурте…