Исход неясен (Гарри Поттер – Женская Версия) - Макс Мах

вложила папку в руки Лили и сразу же подвинула к ней бокал с коньяком и початую пачку сигарет. Наверное, правильнее, было бы выйти, оставив женщину наедине с ужасом, который содержали собранные в папке документы, но Анна все-таки осталась, потому что не знала, не понадобится ли бывшей подруге ее помощь. В папке лежали отчеты о физическом и магическом состоянии семилетней девочки Гарриет Поттер. Колдографии, замеры и результаты анализов, в общем, все, что представил ей когда-то профессор Бернштайн.

Сначала Лили читала молча, лишь нахмурилась и поджала губы, но вскоре она заплакала. Не рыдала, не билась в истерике, что было, по мнению Анны, для нее вполне нормальным. Просто сидела, читала и плакала. Молча, без всхлипываний и даже без хлюпанья носом. Слезы текли, и она их не вытирала. Наверное, не замечала, и Анна тоже не вмешивалась. Отошла к окну, закурила и, отвернувшись, смотрела на улицу. За спиной было тихо, только иногда шуршали перелистываемые страницы. А потом наступила мертвая тишина.

— Зачем? — спросила, наконец, Лили.

— Не знаю, — честно призналась Анна, продолжая смотреть на улицу.

— Но должна же быть какая-то причина?

— Наверняка, — согласилась Анна. — Но мне она неизвестна.

— Столько лет… столько вранья…

— Мне жаль. — А что еще она могла сказать?

— Ты ее видела?

— Видела, — ответила Анна, оборачиваясь. — Но давай на этом и остановимся. Знаю, что жива, здорова и магия не потеряна. Живет в приличной семье. О ней заботятся, любят. И это все, Лили, если не хочешь ей навредить.

— Понимаю, — кивнула женщина.

— Я убью сестру или искалечу… — едва не сорвавшись на крик, добавила через пару мгновений.

— Ты в своем праве, — не стала спорить Анна. — Теперь ты все знаешь. Как поступать, решишь сама. Помни, однако, что ты не одна. У тебя есть еще двое детей, и ты за них в ответе, так что, если надумаешь мстить, делай это с умом…

Эпизод 2 : Энгельёэн-мэнор, 7 июня 1992 года

Права была Беллатриса, когда сказала, что этим людям «хоть ссы в глаза — скажут божья роса»! Грубо, но верно. Такие и есть! Лицемеры и оппортунисты[5], иначе не назовешь. Ведь, казалось бы, бесспорный случай, и расследование проведено по всем правилам и по горячим следам, и выводы его однозначны и бесспорны. Но все напрасно. Этот свидетель слишком юн, а тот не заслуживает доверия, поскольку прежде неоднократно был пойман на лжи, хотя какая там ложь, нашли лжеца в стране лжецов! Здесь допущены ошибки в оформлении следственных документов, а там дезавуируется допрос Бри Шааф, потому что дознание было проведено без присутствия адвоката. И так далее, и тому подобное, что в ином мире и в другое время называлось попросту «развалить дело». Так и случилось. Под благовидным предлогом отстранили от дела леди Боунс и развалили его вчистую. И все это, не считая замены терминов во время прений в Визенгамоте. Не террористы, а воры. Не покушение на убийство, а несчастное стечение обстоятельств, и так едва ли не по всем пунктам. А в результате, Бри Шааф, — ни истинного возраста, ни подлинного имени которой так, якобы, и не установили, — «присела» в Азкабан на три года, с правом обжалования приговора через год. Клэя же Мортенсена искали-искали, но так и не нашли, пропал, стало быть, в нетях. И, как результат всех этих манипуляций, близнецов Уизли признали всего лишь «неудачливыми шутниками», исключив из Хогвартса на год, а Дамблдора, Макганагал и Снейпа просто пожурили. Дело дошло до того, что выговор за нарушение дисциплины влепили девочкам Энгельёэн, а саму Анну облили грязью в «Ежедневном пророке», обвинив в насаждении розни между учащимися Хогвартса и нарушении принципов воспитания. И даже более того, обнаглевшая Молли Уизли обратилась в Визенгамот с иском к леди Энгельёэн, требуя выплаты компенсации за гибель ее сына Рона и за репутационные потери ее семьи. Возможно, — и даже скорее всего, — этим бы дело и кончилось. Однако «творцы своего счастья и всеобщего блага» не учли того, с кем имеют дело. Недооценили они Анну, а зря.

На первом голосовании в Визенгамоте ее группа проиграла, но сдаваться никто не собирался. Анна контратаковала, и, надо сказать, ее выпад оказался весьма болезненным. Во-первых, леди Лонгботтом неожиданно сообщили, что никаких ритуалов, увы, не будет, так как сделка сорвалась, де, по непредвидимым обстоятельствам. Встревоженная женщина бросилась выяснять, что случилось на самом деле, но посредник лишь пожал плечами и положил перед ней выпуск «Ежедневного пророка» с результатами поименного голосования в Визенгамоте. А еще через день, на заседании Попечительского Совета лорд Малфой потребовал освидетельствования ее внука Невилла на предмет наличия у него магии. Августа иногда, разумеется, тупила, но дурой не была. Сразу поняла, кого она задела, и каков будет результат. Если Невилл не продемонстрирует должного владения магией, — а он его наверняка не продемонстрирует, — его признают сквибом и выгонят из Хогвартса, а она, соответственно, вылетит из Попечительского Совета. Но, что еще хуже, раз проведение ритуалов отменено, ее сын так и останется в том плачевном состоянии, в котором он и его жена пребывают уже более десяти лет. Сообразив, наконец, в чем она ошиблась, Августа бросилась к леди Энгельёэн, чтобы извиниться и предложить компенсацию за нанесенный ущерб, но в Энгельёэн-мэноре ей сообщили, что Анна с дочерями отбыла на летние вакации в свой замок в Швеции и возвращаться в Англию до осени не намерена, а, может быть, не вернется вовсе. Последней надеждой Августы стал тот швейцарский адвокат, которого ей сосватала леди Энгельёэн, но и там ее ждало разочарование. Адвокат лишь развел руками и положил перед ней все ту же чертову газету с результатами этого богом проклятого голосования. И, главное, она ведь понимала тогда, что идет против совести и против своей благодетельницы, но Дамблдор ее попросил, и она не смогла ему отказать. Проголосовала так, как он ее попросил и разрушила будущее своей семьи.

Разумеется, это было жестоко, но люди, полагала Анна, должны уметь быть благодарными, это раз. А во-вторых, взрослые люди обязаны знать цену своим поступкам. И Августа не обманула ее ожиданий. Она неплохо прикидывалась недалекой старухой, — настолько хорошо, что порой сама забывала, где маска, а где лицо, — но, когда припекло по-настоящему, она поступила единственно верным способом. Леди Лонгботтом публично объявила, что голосовала не по совести, а под нажимом директора Дамблдора, и что раскаивается в том, что участвовала в принятии этого отвратительного решения. Изменить его она была уже не в силах, но вот дать ряд интервью английской и